Элвин Джонсон - Битва дикой индюшки и другие рассказы

Как только сын уезжал, бабушка возвращалась, отряхивала сено с одежды, но в остальном игнорируя происшедшее, и продолжала рассказывать прерванное, как обычно. Несколько дней спустя сын возвращался и увозил её домой, выговаривая ей всю дорогу, но в ответ не было ни слова в оправдание или в защиту.

Мэри-Джейн стала верховодить среди жён Мак-Брайд. Она созывала остальных не послеобеденные совещания.

— Бабушка делает из нас посмешище на всю округу, убегая к соседям и прячась от нас. Но это ещё не всё. Люди начинают думать, что мы, невестки, обижаем её. Вы знаете, что говорит Сара Уильямсон, которая сейчас работает на моём месте в школе Оук-Хилл? Она говорит, что мы принцессы, дочери короля Лира.

— Вот стерва, — воскликнула Руфь. — И ты ещё устроила её на это место.

— Да. Так вот, я было подумала, что можно попросить Хайлманзов взять её к себе на постой. Мужчины заплатят им столько, сколько те попросят. Она их любит. Она уже убегала к ним дважды. Но она надоест и им, и её снова выбросят к нам. У меня есть ещё одна мысль. Дом для поселенцев-ветеранов.

— Что? Богадельня?

— Это не богадельня. Она больше похожа на гостиницу. Мы с Томом были там на открытии. Выступал судья Брюер: «Это не милостыня. Графство платит свой долг мужчинам и женщинам, которые вынесли тяготы и подвергались опасности, будучи первооткрывателями нашего края!» Когда мы с Томом в последний раз были в городе, я ходила туда. Это прекрасный, большой дом, в нём двадцать четыре комнаты, большая гостиная с карточными столами. Многие возражали против карт, но судья Брюер сказал, что старикам надо же как-то проводить свободное время. Паровое отопление, ванны на каждом этаже с горячей и холодной водой. Бабушке там будет гораздо удобнее зимой, чем в любом из наших домов. Там живёт восемнадцать стариков, и не какие-нибудь бродяжки, а хорошие, приличные люди. Бабушка наверняка знакома с половиной из них, и ей будет с кем побеседовать о былых временах. Заведующая — они зовут её хозяйкой — приятная умная женщина, которая относится к старикам как дочка. Она говорит, что много слышала о бабушке и с удовольствием приняла бы её к себе в дом. Она сказала, что бабушка могла бы помогать ей готовить, если ей этого захочется.

— Кажется, это то, что надо, — сказала Луиза. — Но ведь ребята ни за что не согласятся, чтобы услать её туда.

— Да нет, согласятся. Их можно убедить. Только надо повторять: «Это не благотворительность. Это ваше право». Говорить, как удобно ей там будет там зимой. Да в наших холодных спальнях она в любое время может подхватить простуду, а старики почти всегда умирают от простуды. Напомните, что это не так уж далеко от дома, и что мы часто будем навещать её. Их можно уговорить.

Потребовалось некоторое время, но женщины всё-таки уговорили мужей, хотя у тех и оставались сомнения. Мужчины съездили посмотреть этот дом, и впечатление от него у них сложилось далеко не радостное.

Это было большое каменное строение, в плане квадратное. Никаких архитектурных украшений, кроме изречения судьи Брюера на каменной плите над входом. «Гости», как их там называли, представляли собой довольно грустное зрелище, приличное, но, в общем-то, жалкое. Двое из них оказались здесь из-за сильных запоев, а остальные были просто жертвой не зависящих от них обстоятельств. Один из них когда-то владел лавкой.

Банкротство и старость свалились на него одновременно. У другого были достаточные сбережения, которых ему хватило бы на оставшиеся годы, но кассир банка сбежал в Канаду со всеми банковскими авуарами, где стал разводить скаковых лошадей и жить как английский помещик, так как договора о выдаче преступников тогда ещё не было. Ещё один доверил ферму своему беспутному сыну, который продал её и улизнул с деньгами. Был там также старый вояка, который был уверен, что получит пенсию. Он нигде не работал и совсем не скопил денег. Он былучастником многих сражений во время гражданской войны, но, по его рассказам, не получил почётной отставки. Кое-кто поговаривал, что он дезертировал, но судья Брюер, который представлял его дело конгрессмену своего округа, говорил, что много хороших и верных солдат ушло из армии после того, как Грант устроил мясорубку под Шилоном. Конгрессмен представил по этому поводу законопроект, но этот дубиноголовый Гровер Кливленд наложил на него вето. Был там также Николас Домбровский, убежавший из России после мятежа, во время которого было убито какое-то высокопоставленное лицо. Первые годы своего жительства в прериях, где он арендовал ферму в сорок акров на малолюдной дороге, он чувствовал себя в относительной безопасности. Но из года в год в нём крепло убеждение, что царские сатрапы охотятся за ним. Он с трудом обрабатывал своё небольшое поле, так как ему постоянно надо было носить с собой ружьё. Ночью никто не ездил по этой дороге. Но однажды лунной ночью к нему забрела заблудшая корова. Он принял её за сатрапов и выстрелил. Его посчитали социально опасным. Хозяин прогнал его с фермы, шериф отобрал ружьё, и его поместили в дом старых поселенцев, где он сидел день и ночь, как приклеенный, у окна, высматривая на улице царских сатрапов. Время от времени он заливался слезами, ибо, будучи без ружья, что он мог поделать, когда появятся эти сатрапы?