Элвин Джонсон - Битва дикой индюшки и другие рассказы

Это весьма озадачило Тома.

В пылу спора о грамматике вопрос о свинине совсем исчез. На столе у Мак-Брайдов свинины больше не будет. Не будет ничего жареного, только сбалансированный рацион из протеинов и углеводов, и зелёные овощи для аппетита. Витамины тогда ещё не изобрели.

Бабушка Мак-Брайд, как и все умные люди, не умеющие читать, любила пофилософствовать о повседневной жизни. По поводу питания у неё была своя философия, которую в прежние времена она частенько излагала сыновьям. Ешьте с аппетитом, и у вас никогда не будет болеть живот. Если кушать с аппетитом, то наедаешься достаточно, чтобы выполнять тяжёлую физическую работу на ферме или в лесу. А аппетит появляется при аромате хорошей кухни. Даже можно сказать, что Америка выросла на хорошей пище.

По сравнению с жареной свининой и печёными маисовыми лепёшками протеины и углеводы пахли кислым. Они не вызывали аппетита. Они мужественно делали вид, что им нравится новая диета. Они напрягались, чтобы съесть достаточно для выполнения тяжёлой работы. И в первый раз в жизни они стали «мучиться животом», что всеведущий местный врач тут же определил как диспепсию.

Может это было оттого, что они ожидали этого. Таким объяснением удовлетворились их жёны. До них, наконец, дошло, что это были последствия ужасной диеты до женитьбы. У бабушки же было своё мнение. Она не выражала его ни словом, ни жестом, но жёнам оно было известно, и не нравилось им.

Дело стало хуже, когда начали появляться дети. С ними обращались строго по правилам книги о детях. Если ребёнок плачет от голода до наступления времени кормления, пусть поплачет, это развивает лёгкие. Так он приучится к распорядку, а это самый важный фактор в жизни. Если годовалый ребёнок упал и ушибся — пусть поплачет, опыт станет элементарной основой аккуратной и осторожной жизни.

Бабушка не выражала своей критики ни словом, ни жестом. Но жёны знали, что у неё руки прямо чесались, чтобы подхватить ребёнка, обнять его и растормошить, чтобы он рассмеялся.

Сладки услышанные мелодии, а неуслышанные — слаще. Высказанная критика может быть неприятна, но с ней можно спорить. Невысказанная критика вызывает горечь. И тут ничего не поделаешь.

Бывали случаи, когда жёны чуть ли не ненавидели милуюстарушку. По первоначальному плану бабушка должна была жить два месяца с Томом и Мэри-Джейн, затем пару месяцев с Чарли и Руфью, потом ещё два месяца с Эдом и Луизой, и так далее. Но не проходило и двух месяцев, как нервы у Мэри-Джейн напрягались до предела. Она начинала резко и отрывисто разговаривать с Томом, бросала посуду на стол с такой силой, что та чуть ли не разбивалась, шлёпала годовалого ребёнка без какой-либо видимой причины. Бабушка делала вид, что ничего не замечает, но стала поговаривать: «Мне хотелось бы навестить Чарли и Руфь.»

Там её сердечно принимали, поначалу. Но не проходило и двух месяцев, как у Руфи начинали сдавать нервы. Она тоже резко и отрывисто разговаривала и посылала двухлетнего плачущего ребёнка спать без ужина без каких-либо видимых прегрешений.

— Я, пожалуй, поеду навещу Эда и Луизу.

Та же история.

Двухмесячные периоды становились всё короче и короче. И, наконец, у бабушки появилась обескураживающая привычка убегать из дому.

В округе, на расстоянии десяти миль, было семь семей, которые близко дружили с Джоном Мак-Брайдом и Луэллой. Наша семья была одной из них. Она могла улизнуть из дома сына, у которого жила в это время, когда за ней никто не следил. Она уходила укромными тропками на расстояние мили и только затем спокойно выходила на дорогу. Ей ничего не стоило пройти милю или десять миль, так что убежать ей было нетрудно. Она обычно входила в дом без стука. — А вот и я. — Ей были рады, и она знала об этом. Она сразу же отправлялась на кухню, предлагала свою помощь и тут же принималась за работу, готовя прекрасный обед как для стариков, так и для детей. По вечерам она рассказывала детям истории из громадного репертуара трёхсотлетней жизни семьи Мак-Брайдов, которые были воспитаны только на устной речи, и поэтому память у них всех была изумительна.

Сыну приходилось откладывать работу на ферме и отправляться в поиски за ней. Он обычно подъезжал к дверям и спрашивал: «Матушка моя здесь?» Если он спрашивал ребёнка, то ему лгали. Но главе дома приходилось признаваться.

Но иногда бабушка своими дальнозоркими глазами замечала коляску сына ещё на пути с главной дороги. Тогда она мгновенно выбегала из дому, забиралась на стог сена и пряталась там, где её могли найти только дети, а дети как раз этого и не делали. Главе дома только и оставалось сказать: «Она была здесь, но ушла, даже не знаю куда».