— По вагонам! — Я направился на своё место и услышал, как какая-то женщина произнесла: «Он бросил её на семью». Дружественные взгляды женщин сменились таким грязным выражением, какое только можно представить себе на таких холёных лицах. Я снял свой чемодан с полки и направился в отделение для курящих.
Там было около дюжины франтов, но на длинном мягком диване было достаточно места и для меня. При моём появлении оживлённый разговор, который я слышал у двери, несколько поутих.
— Так она оставила вас, — заметил один из них. — Она, должно быть, была очень миленькая.
— Она замечательная женщина, — ответил я. — У нас в стране немного женщин, которые могли бы сравниться с ней по образованию и уму.
Мужчины насмешливо заулыбались. Один из них рассказал историю о Дон Жуане из индейской жизни. Другой пытался перещеголять его историей о французе-полукровке и школе для индейских девочек.
— Господа, — сказал я. — Я вижу, вы ученики лорда Честерфилда, великого английского поборника элегантности. — Я всегда говорю непристойности в разношёрстном мужском обществе, — говаривал он. — Так как это тема, которую может обсуждать каждый.
Они замолчали, почувствовав, что я оскорбляю их, но не так-то просто было ухватить суть моего замечания.
— Уверен, что среди вас найдутся выпускники корнельского университета, — сказал я. — Я профессор этого университета и был бы рад встретить коллегу здесь, в такой глуши. На глазах у них появились скептические улыбки. Я вынул из кармана несколько писем, адресованных мне в университет и переадресованных в Лак-дю-Фламбо. Двое из них посмотрели письма, затем на меня, и вернули их назад.
Один из них встал. — Пойду посмотрю, что там поделывает моя девочка. За ним второй, третий. Вскоре они все ушли, и я остался в курилке один.
Я знал, что сумею разогнать их таким образом. Нет ничего более несуразного для компании в курилке, чем профессор. Его присутствие портит стиль даже самого искусного рассказчика. Поезд подошёл к Чикаго. Я вышел первым и тут же смешался с вокзальной толпой.
Пять дней спустя я уже был дома и получил два письма от сестры Джейн. В первом из них говорилось, что три часа спустя после того, как Джулия сошла с поезда, она родила и была очень признательна мне за то, как я о ней заботился, и за мои исключительные советы. Во втором письме были жалкие извинения мужа Джулии.
У него ведь сложилось впечатление, что я доктор медицины. А теперь он уже знал, что это не так, что я доктор философии. С его стороны было так нехорошо, что он навязал мне свою жену на попечение. Он выражал надежду, что я его прощу. Сквомэн и доктор, всё, в один день.
Мир праху её. (лат.)