— Послушай, Ферн, я не хочу быть тут сволочью, но я правда стараюсь присутствовать в моменте? И ты для меня сейчас это очень затрудняешь. Жарко, нам всем жарко, и я по правде стараюсь учитывать, что времени у нас на этот раз не очень много. Поэтому я думаю, что с речами пока можно прекратить. Мне кажется, все мы знаем свои позиции, нам тут рады, мы ощущаем взаимное уважение или что еще там. Вот сейчас я хочу здесь присутствовать. Сегодня больше никаких речей, ладно?
Каррапичано опустил взгляд, полупобежденный, к своему планшету, и на миг мне показалось, что он утратит самообладание. Рядом невозмутимо стоял министр — он не очень понял, что сказала Эйми, и просто ждал отмашки начать сызнова.
— Пора уже посетить школу, — сказал Каррапичано, не поднимая головы, обогнул министра и толчком открыл ворота.
Там нас встречала нянька Эстелль с детьми, и все они бегали по исполинскому песчаному двору — пустому, если не считать двух покореженных штанг от футбольных ворот без сетки, — и салютовали раскрытыми пятернями любому ребенку, кто бы ни подошел к ним: они были в восторге, что их выпустили к такому количеству своих. Джею в то время исполнилось восемь, а Каре шесть, всю жизнь их воспитывали и обучали дома. Пока мы совершали поспешный обход шести крупных, жарких, весело выкрашенных классных комнат, из них сыпалось множество детских вопросов — не сильно отличающихся от моих, но у них они были неотредактированными и непродуманными, а их нянька старалась — безуспешно — их зашикать и заткнуть. Мне же хотелось к ним только добавить. Почему у директора школы две жены, почему некоторые девочки носят косынки, а какие-то нет, почему все учебники грязные и рваные, почему их обучают на английском, хотя дома по-английски они не говорят, почему учителя пишут слова на доске неправильно, если новая школа — для девочек, что будет тогда с мальчиками?
Почти каждую субботу, пока приближался мой собственный средний путь [100] «Средним путем» назывался переход через Атлантический океан от побережья Западной Африки к Карибским островам и берегам Северной и Южной Америк с чернокожими рабами (начальной частью треугольного маршрута была перевозка товаров из Европы в Африку, заключительной — перевозка сырья из Америк в Европу).
, я ходила с матерью то на один марш протеста, то на другой, против Южной Африки, против правительства, против ядерных бомб, против расизма, против сокращений, против либерализации банковского сектора или в поддержку учительского профсоюза, Совета Большого Лондона или Ирландской республиканской армии. Цель всего этого мне понять было трудно, если учитывать природу нашего неприятеля. Почти каждый день я видела этого неприятеля по телевизору — жесткая сумочка, жесткие волосы, несгибаемая, негнущаяся — и неизменно не тронутая тем, сколько людей моей матери и ее дружкам удалось собрать на марш субботним утром накануне и провести через Трафальгарскую площадь к само́й сияющей черной ее двери. Помню, я как-то маршировала за сохранение Совета Большого Лондона, годом ранее, шла, такое ощущение, что не один день — полмили следом за матерью, которая выступала впереди, увлеченно беседуя с Красным Кеном [101] Кеннет Роберт Ливингстоун (р. 1945) — британский политик, глава Совета Большого Лондона (учрежденного в 1965 г.) с 1981-го по роспуск СБЛ в 1986 г., впоследствии — мэр Лондона (2000–2008). Кличку «Красный» получил за свои левые позиции по ряду вопросов, от объединенной Ирландии до прав ЛГБТ-сообщества.
, — несла над головой плакат, а потом, когда он уже стал слишком тяжелым, на плече, как Христос при Распятии, тащила его по Уайтхоллу, пока наконец мы не сели в автобус домой, где я рухнула в гостиной, включила телевизор и узнала, что СБЛ упразднили в тот же день, но раньше. Но все равно мне рассказывали, что сейчас «нет времени танцевать» или же, для разнообразия, что «сейчас не время танцевать», словно танцы воспрещал сам исторический момент. У меня есть «обязанности», они привязаны к моей «разумности», каковую не так давно подтвердил учитель в школе, которому пришло в голову попросить наш класс принести «то, что мы читаем дома». То было одно из тех мгновений — а бывало их много, — когда нам, ученикам, напоминали о фундаментальной наивности наших учителей. Весной они выдавали нам семена, чтобы мы «сажали их у себя в садиках», или просили после летних каникул написать страничку о том, «куда мы ездили на отдых». Но это меня не ранило: я бывала в Брайтоне, и не раз, а однажды — в алкокруизе до Франции, и к тому же с удовольствием ухаживала за растениями на подоконнике. Но как быть с цыганской девочкой, от которой дурно пахло, у нее весь рот в гноящихся болячках, а каждую неделю фингал под глазом? Или с близнецами, слишком взрослыми и смуглыми, чтоб их хотели усыновить, и потому их пинали из одного местного приюта в другой? Что делать с мальчиком, у которого экзема — мы с Трейси как-то заметили его через решетку Куинз-парка летней ночью, одного, он крепко спал на лавке? Временные учителя из всех были самые наивные. Помню, как удивился этот, когда немалое число детей принесло либо «Радио−», либо «ТВ-Таймз» [102] «Radio Times» (с 1923) — британский журнал радио- и ТВ-программ, «TVTimes» (с 1955) — британский журнал телевизионных программ.
.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу