Зэди Смит - Время свинга

И вот теперь публика — настоящая публика — все поняла. Они увидели: то, что смотрели они, было призвано быть смешным, ироничным, что танцоры это американские, а никакие не африканцы — да, наконец-то они сообразили, что их самих разыграли. Да эти ребята совсем не из Дагомеи! Это же просто старые добрые негры, в конце концов, прямо с Авеню А, из самого Нью-Йорка! Креймер хмыкнул, музыка сменилась на рэгтайм, и я ощутила, как подо мной задвигались мои же ноги, пытаясь отзвуком по толстому красному ковру повторить те сложные па шаффла, которые Трейси надо мной выполняла на сцене из твердого дерева. Все шаги были мне знакомы — их любой танцор знает, — и я пожалела, что сама не с ней там, наверху. Я застряла в Лондоне, в 2005 году, а Трейси была в Чикаго в 1893-м, и в Дагомее за сотню лет до того, и где угодно, и в любое время, где и когда люди так двигали ногами. Я так завидовала, что расплакалась.

Спектакль закончился, я вышла из длинной очереди в дамскую комнату и заметила Креймера, не успел он заметить меня: он стоял в вестибюле, скучая и злясь, держа на руке мое пальто. Снаружи опять полило.

— Ну, я пошел, — сказал он, отдавая мне пальто, едва ли в силах на меня посмотреть. — Ты же наверняка хочешь со своей «подругой» поздороваться.

Он поднял воротник и удалился в ту жуткую ночь, без зонтика, по-прежнему злой. Ничто так не оскорбляет мужчину, как пренебрежение им. Но на меня произвело впечатление: его неприязнь ко мне настолько явно была сильнее его страха перед тем, как я могу повлиять на его нанимателя. Как только он скрылся из виду, я обошла театр сбоку и обнаружила, что там все такое же, каким всегда видишь в старом кино: надпись на двери гласила «Служебный вход», а перед нею толпилась солидная группа людей — ждала, когда выйдут актеры, — невзирая на дождь, прижимая к себе свои блокнотики и ручки.

Сама без зонтика, я прижалась к стенке, выходившей наружу, сверху меня прикрывал лишь крохотный свес. Я не знала, что собираюсь сказать или как к ней подойти, и только я взялась об этом думать, как в переулок въехала машина; за рулем сидела мать Трейси. Она едва ли изменилась: сквозь заляпанное дождем ветровое стекло я видела у нее в ушах все те же обручи из жести, тройной подбородок, волосы, туго забранные назад, сигарету в углу рта. Я тут же повернулась лицом к стене и, пока она ставила машину, сбежала оттуда. Промчалась по Шэфтсбёри-авеню, вся вымокла, думая о том, что успела увидеть на заднем сиденье машины: двух спящих маленьких детишек, пристегнутых к сиденьям. Мне было интересно, это ли — и ничто другое — было истинной причиной того, что историю жизни Трейси можно прочесть так быстро.

Хочется верить, что есть предел тому, чего можно достичь деньгами, какие границы с их помощью пересечь. Ламин в том белом костюме в «Радужной зале» ощущался как пример ровно противоположного урока. Хотя на самом деле визы у него не было — пока. У него имелся новый паспорт и дата возвращения. И когда настала пора уезжать, мне следовало сопроводить его в обратно деревню вместе с Ферном, а там задержаться на неделю, чтобы завершить годовой отчет для совета фонда. После чего Ферн останется и дальше, а я полечу в Лондон встречать детей и надзирать за их ежеквартальным посещением их отцов. Так нас проинформировала Джуди. А до тех пор — месяц вместе в Нью-Йорке.

Все последнее десятилетие, пока мы жили в городе, моей базой была комната горничной в цокольном этаже рядом с кухней, хотя время от времени заводилось вялое обсуждение возможности предоставить мне отдельное жилье: гостиницу, съемную квартиру где-нибудь, — что никогда ни к чему не приводило и вскоре забывалось. Но на сей раз мне сняли квартиру еще до моего приезда — трехкомнатную на Западной 10-й улице, высокие потолки, камины, весь второй этаж прекрасного бурого городского особняка. Здесь некогда жила Эмма Лазарэс: синяя табличка под моим окном увековечивала ее нахохленные массы, стремящиеся вздохнуть свободно [183] Эмма Лазарэс (1849–1887) — американская поэтесса. Приводится парафраз строк из ее сонета «Новый Колосс» (1883), написанного в рамках кампании по сбору денег на строительство пьедестала статуи Свободы. . Вид у меня открывался на розово-зардевшийся кизил в полном цвету. Все это я приняла за усовершенствование. Затем возник Ламин, и я поняла, что меня переселили для того, чтоб мог вселиться он.

— Что с тобой конкретно происходит? — спросила меня Джуди наутро после дня рождения Джея. Безо всяких вводных — лишь ее настойчивый вопль, донесшийся в телефон, как раз когда я пыталась убедить парня из бодеги на Мерсер, что яблока мне в зеленый сок не нужно. — Ты что, с Фернандо поругалась? Потому что мы просто не можем устроить его сейчас в доме — в таверне ему нет места. У нас битком, как ты, вероятно, заметила. Нашим влюбленным пташкам нужно уединение. План был в том, чтобы он несколько недель пожил у тебя в квартире, всё уже решили — а он вдруг уперся.