Зэди Смит - Время свинга

— Ну, поехали! — сказал Креймер, и занавес раздвинулся. Локти он упер в колени, руки — двумя детскими кулаками под подбородком, лицо он сделал шаловливое: сгораю от нетерпения .

Справа на сцене — южный дуб, задрапированный испанским мхом, прекрасно изображен. Слева — намек на миссисипский городок. В центре — плавучий театр у пристани, «Цветок хлопка». Трейси вместе с четырьмя другими женщинами вышла первой на сцену из-за дуба, держа метлу, а за ними с различными мотыгами и лопатами появились мужчины. Оркестр сыграл начальные такты песни. Ее я узнала, как только услышала — большой хоровой номер, — и тут же меня охватила паника, сама не знаю почему, и только мгновение спустя сама музыка дала мне подсказку из памяти. Мне представилась вся песня, разложенная в нотах, — и к тому же я вспомнила, каково мне было, когда я увидела этот номер впервые. И вот слова — ребенком они меня шокировали — сами слепились у меня во рту, в такт самой увертюре оркестра: я вспомнила Миссисипи, где все «негритосы» работают, а белые люди — нет, и вцепилась в подлокотники кресла, меня так и подмывало вскочить с места — как будто сцена эта мне снилась — и остановить Трейси, пока она еще не начала, но едва я об этом подумала, стало уже слишком поздно, и поверх слов я подумала, что мне показалось, будто некоторые слова тут заменили, но, разумеется, их заменили — первоначальный текст уже никто не поет много, много лет [180] Первоначальная постановка оперетты длилась четыре с половиной часа, но впоследствии ее сократили до трех и ставили в разных версиях с заменами текста и номеров всю последующую историю. . «Здесь работаем мы все… Здесь работаем мы все…»

Я забилась поглубже в кресло. Смотрела, как Трейси умело обращается с метлой — туда и сюда, та оживает у нее в руках так, будто кажется, что на сцене еще один человек, как тот трюк Астэра с вешалкой для шляп в «Королевской свадьбе» [181] «Royal Wedding» (1951) — американская музыкальная комедия режиссера Стэнли Донена. . В какой-то миг Трейси совершенно совпала со снимком на афише: метла воздета ввысь, рука вытянута, кинетическая радость. Мне хотелось нажать на паузу, чтобы она осталась в этой позе навсегда.

На сцену вышли настоящие звезды, чтобы начать действие. На заднем плане Трейси подметает крыльцо лавки. Находится она справа от главных героев — Джули Лаверн и ее преданного мужа Стива, двух актеров кабаре, которые вместе работают на «Цветке хлопка» и влюблены друг в друга. Но вскоре — перед самым антрактом — выясняется, что Джули Лаверн — на самом деле Джули Дозье, то есть — не белая женщина, какой она всегда притворялась, а на самом деле трагическая мулатка, которая «смахивает», убеждает всех, включая собственного мужа, покуда ее не разоблачают. В этот момент паре угрожает тюрьма, поскольку брак их незаконен по закону о смешении рас [182] Законодательство, запрещающее смешанные браки, действовавшее в отдельных штатах, было признано Верховным судом США неконституционным в 1967 г. . Стив режет Джули ладонь и пьет немного ее крови: правило «одной капли» — теперь они оба негры. В тусклом свете, посреди этой нелепой мелодрамы я сверилась с биографией актрисы, игравшей Джули. У нее была греческая фамилия, и выглядела она не смуглее Креймера.

В антракте я много — и слишком быстро — пила, а также безостановочно разговаривала с Креймером. Я опиралась на стойку бара, не давая другим людям к нему подойти, размахивая руками и тараторя о несправедливости такого подбора актеров, о том, как мало ролей для таких актеров, как я, а если даже они и существует, их нипочем не получишь, кто-нибудь вечно отдает их белой девушке, ибо даже трагическая мулатка явно не годится на роль трагической мулатки, даже по сей день и…

— Таких актеров, как ты?

— Что?

— Ты сказала: «актеров, как я».

— Нет, не говорила.

— Нет, сказала.

— Я вот о чем: эту роль нужно было дать Трейси.

— Ты только что сказала, что она не может петь. Судя по тому, что я видел, это роль в основном с пением.

— Прекрасно она поет!

— Господи, чего ты на меня орешь?

Второе действие мы просидели молча, как и первое, только на сей раз у этого молчания возникла новая текстура, остуженная льдом нашего взаимного презрения. Мне очень хотелось оттуда убраться. Долгие куски спектакля проходили без участия Трейси и меня совершенно не интересовали. Только ближе к концу вновь появился хор — теперь как «дагомейские танцоры», то есть африканцы из Царства Дагомея, они якобы выступали на Всемирной ярмарке в Чикаго в 1893 году. Я смотрела на Трейси в кольце женщин — мужчины танцевали напротив них в собственном кругу: она размахивала руками, низко приседала и пела на вымышленном африканском языке, пока мужчины топали ногами и бряцали копьями в ответ: «гунга, хунго, бунга, гу́ба!» Неизбежно мне в голову пришла моя мать — и ее взгляд на дагомейские истории: череда гордых царей, форма и текстура раковин каури, которые использовались как деньги, батальон амазонок, состоявший исключительно из женщин, как они брали пленных, что становились рабами царства, — или же просто они отрубали врагам головы и вздымали их над собой. Как другие дети слушают сказки про Красную Шапочку и Златовласку, я слушала об этой «Черной Спарте» — благородном царстве Дагомеи, что до самого конца держалось против французов. Но почти невозможно было примирить эти воспоминания с тем фарсом, что происходил нынче на сцене и вне ее, поскольку большинство публики, среди которой я сидела, не знало, что́ в пьесе будет дальше, а потому, как я поняла, у них было такое чувство, будто они смотрят некое позорное шоу менестрелей и желают, чтобы эта сцена поскорее закончилась. И на сцене «публика» на Всемирной ярмарке пятилась от Дагомейских Танцоров, хоть и не от стыда, а из их собственного страха: вдруг эти танцоры свирепы, ничем не отличаются от всего своего племени, вдруг копья у них — не реквизит, а настоящие. Я бросила взгляд на Креймера: ему было неловко. Я снова повернулась и стала смотреть на Трейси. Как же ее развлекало общее неудобство — совсем как в детстве, когда ей нравились такие моменты. Она потрясала копьем и ревела, маршируя со всеми остальными к испуганной публике на ярмарке, а затем хохотала вместе со всеми, когда эта публика сбежала со сцены. Оставшись одни, Дагомейские Танцоры совсем распоясались: они запели о том, до чего рады они и устали — рады видеть спины белых, а устали, так устали играть в «дагомейском спектакле».