Зэди Смит - Время свинга

— Семь дубов? Что это за поебень?

— Можем в другое место пойти.

Она сморщила нос:

— Нет. Этого они и хотят. Мы тут родились. Пей медленно.

Медленно пить мы никогда не умели. И потому продолжали — по Трейсиной кредитке, вспоминая и смеясь — хохоча громче, чем я смеялась за все три года колледжа, возвращая друг дружку к желтым туфлям мисс Изабел, к материной яме с глиной, к «Истории танца», вновь проходя через все это, даже сквозь то, над чем, как я считала, мы никогда не посмеем вместе смеяться. Луи, танцевавший с Майклом Джексоном, моя собственная одержимость Королевским балетом. Осмелев, я спросила о ее отце.

Она перестала смеяться.

— Там по-прежнему. Теперь у него целая куча детишек «вне дома», как мне говорили…

Ее неизменно выразительное лицо стало задумчивым, а затем она на него напустила то выражение крайней холодности, что я так хорошо помнила с детства. Я подумывала рассказать ей о том, что́ много лет назад видела в Кентиш-Тауне, но от такого льда фраза застряла у меня в рту.

— А твой старик как? Его давненько не видела.

— Веришь или нет, я думаю, он по-прежнему влюблен в мою мать.

— Это славно, — сказала она, но холод с ее лица никуда не делся. Она смотрела мимо меня, на белочку. — Это славно, — повторила она.

Я поняла, что мы подошли к концу воспоминаний, что теперь уместно будет погрузиться в нынешние дни. Можно было догадаться, насколько легко новости Трейси переплюнут всё, что ей могла бы предложить я. Так и оказалось: она получила роль на сцене Уэст-Энда. Возобновили постановку одного из наших любимейших спектаклей, «Парни и куколки», и она играла «Девушку из „Жаркого ларчика“ номер один» — что, насколько мне помнилось, было не очень крупной ролью: в фильме у нее не имелось своего имени, и она произносила лишь четыре или пять реплик, — но все равно она много где присутствовала, пела и танцевала в клубе «Жаркий ларчик» либо таскалась за Аделаидой, своей якобы лучшей подругой. Трейси выпало петь «Забирай свою норку» [165] «Take Back Your Mink» — песня из оперетты «Парни и куколки». — ее мы пели в детстве, размахивая парочкой перьевых боа облезлого вида, — и носить кружевные корсеты и настоящие атласные платья, ей укладывают и завивают волосы.

— У нас уже настоящие генеральные репетиции начались. Мне каждый вечер волосы утюгом расправляют, сдохнуть можно. — Она коснулась волос, и под воском, с которым она их приглаживала, я заметила, что у них действительно метелками посечены концы.

С хвастовством она покончила. А после него я поразилась, до чего она ранима и настороженна — и у меня возникло ощущение, что я отреагировала на ее известие не вполне так, как она рассчитывала. Быть может, она и впрямь воображала, что двадцатиоднолетняя выпускница колледжа услышит ее хорошую новость и с рыданьями рухнет на пол. Она взяла бокал и выпила вино до дна. Спросила наконец, как жизнь у меня. Я поглубже вдохнула и повторила то, что говорила своей матери: это просто перестой, жду, когда представятся другие возможности, временно живу у отца, самой жилье снимать дорого, отношений ни с кем нет, но, с другой стороны, отношения были такими запутанными, сейчас мне такого не надо, а я просто хочу поработать сама…

— Ну да, ну да, ну да, но тебе ж нельзя больше на этого пиздюка с пиццей вкалывать, правда? Тебе нужен план.

Я кивнула и стала ждать. Меня омыло облегченьем — знакомым, хотя уже давно его не ощущала, и я связала его с тем, что Трейси берет меня за руку, все решения у меня отбираются, а заменяет их ее воля, ее намерения. Разве Трейси не всегда знала, в какие игры нам играть, какие истории рассказывать, какой ритм выбирать, какое движение под него делать?

— Слушай, я знаю, ты сейчас взрослая женщина, — произнесла она доверительно, откидываясь на спинку, ступни под столиком стрелочкой: создала красивую вертикаль от коленей к носкам. — Меня это не касается. Но если тебе что-то понадобится, они сейчас ищут рабочих сцены. Можешь попробовать. Я за тебя словечко замолвлю. Там всего на четыре месяца, но, блядь, все ж лучше, чем ничего.

— Я же ничего не знаю про театр. У меня нет опыта.

— О господи ты боже мой, — сказала Трейси, качая головой и вставая сходить за добавкой. — Наври, и всё!

Я предположила, что мои расспросы Ламина дошли до Эйми, потому что в день моего отъезда из отеля «Коко-Океан» мне в номер позвонили снизу и сказали, что у них для меня сообщение, а когда я открыла белый конверт, в нем была записка: «Свой „лирджет“ занят. Придется лететь коммерческим. Сохраняй квитанции. Джуди».