Олег Ермаков - Песнь тунгуса

— У тебя второе имя не Волк? — наконец спросила Лида.

— Не-а, — ответил Мишка. — То же самое. Мукус [30] Михаил (эвенк.). . А у тебя?

Лида взглянула на него исподлобья и ничего не ответила.

— Не хочешь говорить, — сказал Мишка, чувствуя себя немного обиженным ее недоверием.

Лида молчала. Так они доплелись до Полины.

— Чё это такое было? — спросила та.

— Продолжение фильма про новогодние приключения, — сказал Мишка.

— Нет, кто это выл? Жуть какая!

— Это меня дядька Иннокентий научил, — сказал Мишка.

— Ты больше не делай этого! — выговаривала ему Полина. — А то накличешь.

Они свернули к пескам. Пришлось лезть через торосы. Полина и Лида несколько раз падали. На грохот и лязг льда залаяла собака. И Мишка не выдержал и снова коротко провыл. Собака сразу смолкла и как сквозь землю провалилась.

— Ну, хорош тебе! — взвизгнула Полина.

Пробираться по торосам было очень тяжело, легко подвернуть ногу или вывихнуть руку. Льдины падали, раскалываясь, качались, переворачивались, ноги с коньками то и дело застревали в щелях. Все тяжело дышали. Со стороны они были похожи на нелепых одетых пловцов, которые увязли в застывших треугольных волнах.

Наконец торосы остались позади. Они проехали немного по льду и заковыляли по песчаным дюнам.

— О-ё! — воскликнул Мишка. — Чисто Ливийская пустыня!

— Чё-о?! — не расслышала Полина.

— Там Антуан сделал вынужденную посадку, — объяснил Мишка.

— Какой еще… — с некоторым страхом забормотала Полина, вглядываясь в Мишку.

— Читать надо больше, ага, — сказал Мишка.

— Придурок, — тихо, себе под нос выдохнула Полина.

Они преодолели дюны и увидели дом с горящим окном. Снова залаяла собака.

— Только попробуй завой, — предупредила Полина Мишку.

Они продолжали ковылять в сторону дома, как будто у всех были переломаны ноги. Запахло дымом. Дверь открылась, и с лампой в руке вышел человек. Бронзовый свет выхватывал из тьмы большеносое лицо в глубоких черных морщинах, платок, космы волос.

— Ну, хто тут шастает? — хрипло выкрикнула старуха, как будто прокаркала.

И Мишка не удержался и ответил ей тоже по-вороньи, как учила бабушка:

— Кук!

Старуха подняла лампу выше.

«Но мы ведь живы», — подумал Мишка Мальчакитов, склонившийся над растянутой ровдугой с углем в руке. Он раньше слышал, что на великой родовой реке мертвецов в одном месте встречают старухи. Старухи ощупывают живот мертвеца и думают, пускать ли его дальше? А уже дальше на острове мертвых, где находится их стойбище, на крик того, кто сопровождает нового переселенца, выходит главная старуха, хозяйка стойбища. От нее, мол, и зависит, попадет ли новенький на этот остров.

«Но мы ведь живы, — снова думает Михаил Мальчакитов. — Они точно живы, ага. Кит, Полинка, Лида. И я, наверное, еще жив».

Или это они его и провожают по реке? И это и есть мумонги хонто бира? [31] Мумонги хонто бира — водяная дорога-река (эвенк.). Энгдекит?

Мысли путаются, о-ё…

Откуда-то наплывает напев:

Кто знает, туда ли ему надо? Что происходит? И ветерок доносит другую песенку:

И в словах этих простираются чужие дали, тундра с петлями рек и осколками озер, мягкие синие горы. Чужие земли, чужая песня, откуда-то нанесло…

Старуха, посветив им в лица, впустила всех в жарко натопленный дом, занесенный песками.

— Эхэ! — воскликнула она. — Да зацокали копытами!

Они действительно стучали лезвиями коньков, взмахивали руками, хватались за косяки, опирались о стены. Девочки бессильно рухнули на старые шаткие табуретки. Мишка стоял, стараясь держать равновесие. В доме пахло дымом, старыми тряпками, плесенью, старушечий запах.

— Откудова вы такеи явились-прилетели? — спрашивала старуха, ставя лампу на стол.

Некоторое время ей никто ничего не мог даже ответить. Собака снова зашлась лаем. Старуха оглянулась на окна.

— Чё-ойто еще там? — сердито спросила она.

— Это Кит, — сказал Мишка и тоже сел на низенькую какую-то детскую табуреточку.