Олег Ермаков - Песнь тунгуса

— Тебе надо отправляться от метеостанции на Крестовый мыс, — говорила Лида. — Это кратчайшее расстояние. Чуть больше сорока километров.

— Слушайте, а давайте пойдем кататься? — предложила Полина.

— На мотоцикле? — спросил Кит.

— Тебе бы все гонять на мотике! — воскликнула Полина.

Кит поскучнел, он вырос из своих коньков. На замечание Полины, что надо было новые приобрести, ответил, что все деньги он тратит на дело, а не на ерунду.

— Ну да, проявители-закрепители, — ответила Полина, отмахиваясь. — И как хочешь! А мы устроим новогоднее приключение Полины, Миши и Лиды.

— Но мои коньки дома, на станции, — напомнила Лида, посмотрев прямо на Полину.

— Ах, да, что я тебе, не достану?!

— Может, и мне найдешь? — спросил Кит.

— А вот фигушки! — ответила Полина и показала ему сразу две фиги. — Ты у него остановился? — спросила она у Мишки.

Тот ответил, что у Адама Георгиевича. Договорились встретиться завтра. Мама Полины не хотела отпускать Мишку, не попотчевав его хотя бы чаем. Да Мишка уже был и не против: подкрепиться на сон грядущий. И все они уселись в кухне за стол с огнедышащим чайником, блюдцами, ложками, чашками с алыми цветками на боках, нарезанным белым хлебом, сыром, маслом, творогом, сметаной и вареньем трех сортов: смородинным, клюквенным и голубичным. Мама Полины пустилась в воспоминания о тех днях, когда здесь по соседству жил Мишка с остальными Мальчакитовыми. Рассказала и о том случае, когда Полинка и Мишка сбежали на Шаманку.

Баба Матрена уже умерла. А отец Полины ушел от них, женился на научной сотруднице Лимнологического института и переселился в Листвянку.

Внезапно свет погас и мгновенно воцарилась тишина. И тут же раздался смех Полины, теплый, грудной и переливчатый, хрупкий смех Лиды.

— О господи, ну вот, как обычно, не дадут гостей принять, — сказала с досадой мама Полины.

— Чё-то крякнуло там у них, — заметил Кит.

— Ма, где лампада наша? — спросила Полина, вставая.

— Лампа Аладдина! — воскликнул Кит, когда Полина вернулась с горящей керосиновой лампой.

— Как у нас, в заповеднике, — сказал Мишка.

По стенам пошли тени людей. Лампу водрузили посредине стола, и лица у всех стали загадочно бронзовыми, как у божков ольхонских, подумал Мишка. Особенно — у Лиды.

Мама Полины расспрашивала о жизни в заповеднике. Кит сказал, что надо туда причухать на «Комсомольце» летом с фотоаппаратом. Полину заинтересовал горячий источник прямо в поселке.

Пора было расходиться. Ребята оделись и вышли в темень. В окнах домов мерцали огоньки ламп. Вверху над Ольхоном горели звезды. Как будто там тоже плыли во тьме острова со своими жителями. Мороз жал крепко, цеплялся мелкими зубками за носы.

— Дура, — бормотал Кит, подходя к мотоциклу и на всякий случай оглядываясь. — Лезет со своими, самое, замечаниями, толстая.

— Полинка красивая, — возразил Мишка.

— А дура п-полнейшая, — тут же откликнулся Кит.

— Не знаю, — сказал Мишка.

— А чё тут знать, самое?! — воскликнул Кит и снова оглянулся воровато на дом. — Ну, иногда чё-то у меня щелкает и сбаивает механизм.

— Раньше, кажется, не было. Или я не помню совсем, ага, — сказал Мишка.

— Да откуда ты будешь помнить, самое? Это мне уже было д-двенадцать… вот черт! Опять!.. — Кит плюнул и начал заводить мотоцикл.

Мотор чихал и не заводился. Кит, ругаясь, склонился над ним.

— Поехали с папкой рыбачить, — говорил Кит глухо, — а уже начало апреля, но вроде бы мороз хороший держался, лед прочный еще… И ухнули в продух. Там как пузырь такой был, не заметишь ни фига. И мы на него наскочили, он хлоп, и мы хлюп, бултых. Папка меня сгреб и на лед вытолкнул, а у самого уже нет сил вылезти. Только края льда обламывает, и все. Ну? Самое… Посмотрел мне так в глаза прямо. И я пустился бежать к поселку. Но далеко… Остановился. Назад к папке. Он молча барахтается. Чё делать? Попробовал подползти — лед трещит. Да и что толку? Сил бы не хватило. Папка как-то так фыркнул в мою сторону, ну, самое, как нерпа, отгоняет, даже уже говорить не может, только глазами сверкает. И тут… тут смотрю… — Мотор завелся и Кит махнул. — Давай!

Мишка сел в настывшую люльку, мотоцикл развернулся и, оглушительно треща, понесся по улице под лай собак из-за заборов. Вскоре показалось старое кладбище. Мишка натянул на лицо шарф от холода. Мотоцикл подлетел к дому Адама Георгиевича. Снова лихой разворот, и остановка. Мишка продолжал сидеть в люльке.

— Выметайся, орочон! — гаркнул Кит.