Олег Ермаков - Песнь тунгуса

И леснику хотелось прокричать что-нибудь, пропеть. Ведь солнце и синева оборачивались заветными словами: лётная погода! И что-то сейчас говорило леснику Шустову: прилетит, она прилетит. Это ему обещала кабарга, об этом и кричали лебеди.

Через некоторое время он увидел и лиственницы. Сейчас шел уже медленнее, подустал. Раздумывал, что именно скажет своим напарникам. Конечно, он всех задержал. Но вниз-то идти будет легче, чем подниматься. До следующего зимовья они успеют засветло. Дни-то уже все длиннее и длиннее. Никакой трагедии, короче говоря, в этой задержке нет.

Но все-таки было ему не по себе, когда увидел и зимовье с трубой, поленницу дров… На пороге стоял невысокий крепкий милиционер Семенов в синей куртке. Он уже заметил бредущего снизу лесника. Андрейченко не появлялся. Может, ушел на поиски Шустова? Вот это уже скверно.

Лесник подходил к зимовью. Милиционер стоял, сунув руки в карманы брюк. Уже Шустов различал щетину на его подбородке и щеках и видел спичку, которую тот перекатывал в зубах.

Лесник подошел, переводя дух.

Семенов молча глядел на него. И Шустов мгновенно увидел в глазах-пуговках особенный блеск, какой-то остервенелый, какой бывает во время драки, и понял, что сейчас Семенов ударит. Напрягся. Семенов выплюнул размочаленную спичку и подчеркнуто вежливо спросил:

— Прогулялся?

Шустов развел руками и с глуповатой улыбкой покачал головой, как бы возражая.

— Подожди, — тихо пообещал Семенов, — сейчас твой начальник еще вернется.

— Он пошел за мной? — быстро спросил лесник.

— А за кем еще? — негромко поинтересовался милиционер.

— Куда? — спросил Шустов.

Милиционер нетерпеливо кивнул в сторону перевала. Шустов набрал воздуха и выдохнул.

— Пойду за ним.

— Куда?! Стоять!

Лицо Семенова сделалось бледным, глаза заволокло какой-то бешеной пленкой. Шустов невольно попятился.

— Никуда не пойдешь, — сказал Семенов.

Он кивнул на вход в зимовье, и Шустов покорно шагнул внутрь. За ним вошел Семенов. Шустов устало опустился на нары, сгорбился. Семенов топтался перед печкой, сцепив руки сзади.

— Да что произошло страшного? — подал голос Шустов. — Я же не нарочно. И мы… еще успеем…

— У меня, — сказал Семенов, крепко блестя зубами, — задание. Я опер, а не турист, ты понял, парнишка?

— Понял, — ответил Шустов миролюбиво.

— Мне ваши заповедные кошки-мышки осточертели. Здесь собаки нужны, а не опера. Бегать по горам и долам.

— Ну, так вышло, — сказал Шустов.

— Вышло дышло. Куда ты поперся? В тетрадку писать? Что ты там вообще пишешь? Записки сумасшедшего? Доносы?.. На тебя самого пора дело заводить, парень. Ты же явный уклонист. А это знаешь, чем пахнет? — спросил Семенов, останавливаясь и наклоняясь к нему. — Реальным сроком. Понял?

Шустов кивнул. Он чувствовал себя попавшим в какую-то западню. Вот так внезапно: из области сияющей свободы в тесный и душный человеческий мирок-морок. А Семенов вошел во вкус. Ему явно это нравилось: нависать над смущенным провинившимся лесником и впечатывать ему в сознание суровые истины.

— Ты зря тут мутишь, — продолжал он, — строишь из себя путешественника или… Джека Лондона! — выпалил милиционер.

И в это время раздался выстрел, совсем недалеко. Семенов быстро глянул в оконце и выскочил наружу. «Эй! Ааа! Он здесь! Здесь, говорю! Пришел!» Шустов покосился на оконце, быстро вытащил тетрадь и сунул ее в свой мешок. Милиционер не входил, ждал лесничего. И Шустов ждал. Лесничий шел долго, очень долго, слишком долго… За это время лесник успел снова вынуть тетрадь и завернуть ее в свой рваный малиновый свитер, подаренный ему на прощание Валеркой, и опять сунуть в мешок. Потом он налил в кружку холодного черного терпкого чая и напился. После ходьбы ему было жарко. Шустов сидел на нарах и готовился к появлению Андрейченко. И внезапно он почувствовал себя тем, кого они все тут искали — эвенком Мальчакитовым, Тунгусом. Вот был такой миг, когда он оглянулся в зимовье какими-то чужими глазами, словно ища прореху, дыру, в которую можно нырнуть.

…Послышались тяжелые шаги, голоса милиционера и Андрейченко. Свет в дверном проеме заслонила фигура. Лесник повернулся. Лицо Андрейченко казалось черным, и вся фигура была как будто соткана из пепла. В руке он держал свое ружье. Из этого ружья был убит Мишка, окончательно понял Олег Шустов. И лесничий сделал это нарочно. Шустов полез было за сигаретами, но передумал, сообразив, что руки будут предательски дрожать.