Олег Ермаков - Радуга и Вереск

— Хорошо, но прежде все-таки давайте осушим по бокалу, или, лучше сказать, промочим горло, — предложил Аркадий Сергеевич. — Осушим и промочим.

Возражений не последовало, и Борис ловко открыл две бутылки, получалось это у него очень легко, бутылки в его лапах мгновенно выплевывали тугие пробки с жалобным выдохом.

— Наливайте сами, — сказал он.

— Паша, белое или красное? — спросил Аркадий Сергеевич.

И внезапно установилась мертвая тишина. Косточкин ощутил напряжение в воздухе. Санчо как будто дышать перестал и даже убрал свой экзотический синий язык. Косточкин вообще-то предпочел бы текилу.

— Белое, — наконец ответил он.

Борис налил ему белого. Санчо снова задышал, высунув язык. Заскрипели стулья.

— Пока так, без закуски, — сказал хозяин.

Косточкин невольно обратил внимание, кто какое вино пьет. Борис пил красное. Аркадий Сергеевич тоже красное. Часовщик — белое. И Валентин. Хотя в докладе он купил бутылку красной «Изабеллы», Косточкин это запомнил.

Впрочем, какая разница, а? Он никогда об этом не задумывался.

Валентин еще пригубил вина и снова взялся за листки.

— «Учитель литературы и русского языка Борис Григорьевич Степанов, сверкая бодрой лысиной, синея глазами сквозь стекла очков в золотой оправе, искал „Дон Кихота“ в моей старой квартире на Николаева. И отыскал. Это была толстая книга с надписью на зеленоватой бархатистой обложке: „Дон Кихот Космический“. Я был удивлен. „Не может быть. Неужели это не подделка? Неужели автор Сервантес?“ — „Да! Сервантес“, — подтвердил Борис Григорьевич, сияя.

В Борисе Григорьевиче было что-то донкихотское, определенно. В его самоотверженной любви к литературе. Он ставил спектакли, проводя с актерами-школьниками часы после занятий. Уроки его всегда были фееричны, он любил устраивать читки по ролям какого-нибудь произведения и, если ученик подходил к этому творчески, громово смеялся и потирал от удовольствия крупные руки.

В последний день его мучила жажда. У него был рак горла. Бывшая ученица — врач в Москве — предлагала операцию, но Степанов, всегда отличавшийся решительностью, резкостью, выбрал смерть. И он вышел в кухню в очередной раз, чтобы напиться воды, — и рухнул.

Борис Григорьевич, кроме уроков литературы и русского языка, еще вел и уроки астрономии. Ученики по очереди брали телескоп домой — наблюдать Луну, звезды. Так что действительность дня не менее удивительна, чем действительность ночи.

…Телескоп побывал и у меня на улице Николаева. Но луну закрывали облака. Впрочем, я не особенно переживал из-за этого, передо мной разворачивались по-своему фантастические картинки вечерней и ночной жизни окон соседних пятиэтажек. Взгляд с ошеломляющей быстротой проникал в отдаленные окна, в окна уже теряющихся за поворотом улицы домов.

И не проявилось ли это астрономическое обстоятельство в сне о „Дон Кихоте Космическом“?

Жаль, что мне не так много известно о Борисе Григорьевиче Степанове, и я могу здесь только набросать скромный портрет высокого и плечистого, как Платон, учителя в черном костюме с лоснящимися вытертыми рукавами, широколицего, лобастого, с лысиной, в очках на крупном носу, с вызовом и огнем глядящего сквозь стекла на мир, с телескопом в зеленом железном футляре и книгой в другой руке — „Дон Кихот Космический“. Он всегда с кем-то спорил, с учениками, коллегами, и даже когда не спорил, казалось, что доказывает нечто, перечит всему миру. И только теперь мне вполне ясно, что он пытался доказать.

Тут интересен и еще один момент. Аллюзия на Достоевского, говорившего, что на вопрос Творца о том, что же, мол, вы, люди, поняли, он молча показал бы эту книгу — „Дон Кихот“. И значит, это верно и для всей вселенной».

Валентин отпил вина и продолжил:

— «Росинант, или Подкосный Высокоплан», так называется третья часть моих заметок.

Дочка привезла индийские фотографии и рукопись книги о самолетах. Сейчас она на вольных хлебах, и отец подружки, открывший издательство, специализирующееся на выпуске книг о самолетах, снабжает ее рукописями.

Мы слушали рассказ об Индии допоздна, фотографии смотрели часов пять. До этого дочка нам звонила: «Вижу Гималаи!» Ее мечта сбылась. И моя. Я как будто тоже там побывал. Пошли ужинать, и из кухонного окна во двор смотрели как будто с горной площадки, где стоит храм Шивы и пасутся тощие горбатые коровы. Чувство индийской высоты. А в некоторых фотографиях я узнавал свои сны.