Олег Ермаков - Радуга и Вереск

Петр, как и все, тоже посмотрел задумчиво на склон, потом перевел глаза на Николауса и ответил:

— Так то мой памочнік [121] Так то мой помощник ( бел .). .

Подъезжали остальные. Среди них и лейтенант Копыто.

— А, Пётр зёлкі, жывапісец! Здаровая! А там твая Вясёлка? [122] А, Петр травник, живописец! Здорова! А там твоя Радуга? ( бел .)

– І табе здароўя, пан лейтэнант, так, вось збіраем, пакуль у сіле, кветкі ды травы для фарбаў і лячэння [123] И тебе здравия, пан лейтенант, да вот, собираем, пока в силе, цветы да травы для красок и лечения ( бел .). , — зычно отвечал Петр.

— А мае сокалы ўжо вырашылі, што вораг зарабляе [124] А мои соколы уж решили, что враг промышляет ( бел .). .

— Сокалы? — переспросил Петр, озирая окруживших его всадников. — Так гэта я тут шукаю ўсё траўку-муравку [125] Соколы?.. Так это я тут ищу травку-муравку ( бел .). .

— Сардэчна! Бог у дапамогу! Паехалі, паны, ў замак! [126] Добро! Бог в помощь!.. Поехали, паны, в замок! ( бел .) — воскликнул Копыто, указывая перначом в сторону видневшихся на холмах над излучинами Борисфена недалеких башен, струящихся в солнечном мареве, словно рисунок дрожащей длани.

И все повернули лошадей и направились вдоль подножия холма. Проезжая мимо помощницы травника, глядели на нее. А пан Копыто махнул ей рукой и крикнул:

— Добры дзень, Вясёлка!

И помощница Петра поклонилась в ответ, да, распрямляясь, уронила такую же, как и на деде, войлочную белесую островерхую шапку, и на солнце вспыхнула золотом ее коса. Николаус придержал свою Белу. Да и остальные товарищи — волчьи мокрые хвосты — загляделись… Но тут их подхватил клич лейтенанта: «Давай, давай! Пошли!», — все пустили лошадей в галоп, просыхая на солнце и ветру.

Николаус еще раз оглянулся. И кроме девушки на склоне увидел позади пана Любомирского без одного сапога. Николаус дождался его и спросил, указывая плеткой на босую ногу, где его сапог.

— Damnant! Borisfen fur! [127] Черт! Борисфен вор! ( лат .) — крикнул Любомирский, вылупляя большие голубые глаза.

Николаус засмеялся и снова взглянул на цветущий склон.

— Говорят, Ксеркс велел высечь море, ну а ты, пан Станислав, прикажи отлупцевать сию реку!

[128] Радуга ( лат .).

Жилье травника Петра и его внучки, как понял Николаус, было где-то поблизости, здесь, на Георгиевской горе, где стоял и дом Плескачевских… И нежданно он узрел сей дом с другой — Соборной — горы, на коей располагался подорванный храм схизматиков, а теперь костел. Он сразу его узнал по выкрашенным вокруг окошек доскам — желтым и красным, да по странному флюгеру — какой-то птице. Хотя полной уверенности в том не было.

После встречи на речных лугах девушка занимала воображение молодого шляхтича. С тем, что им удалось увидеть внезапно, перекликалось и ее прозвание. Николаус перебирал его на разных наречиях. Вясёлка по-литовски — Vaivorykštė. По-польски Tęcza. Но более всего по душе ему пришлась латынь.

Что и говорить, удивительное прозвище.

Однажды он увидал идущего по улице мимо дома Плескачевских травника Петра, поздоровался. Тот обернулся, подслеповато глядя, и ответил, дотронувшись до шапки, но так и не сняв ее. Николаус спросил, стараясь задержать Петра, много ли краски он набрал в тот раз. Петр прищурился, подумал и ответил, что глазами — изрядно собрано. Николаус немного растерялся.

— А… А ў мех? [129] А в мешок? ( бел .)

— То на лячэнне хвароб [130] То на излечение хворей ( бел .). , — ответил травник.

— Я чуў, іконы могуць лячыць [131] Я слышал, иконы могут лечить ( бел .). .

— Хоць і фарбы абразоў могуць палячыць, і тое праўда [132] Хотя и краски икон могут полечить, и то правда ( бел .). , — тут же согласился Петр и внимательно поглядел на шляхтича. — Ваша светласць паляк? [133] Ваша светлость поляк? ( бел .)

— Ды.

— А як добра кажаш [134] А как ладно говоришь ( бел .). .

— Мой настаўнік быў беларус Зьмитраш [135] Мой учитель был белорус Зьмитраш ( бел .). .

Николаус шагал рядом с Петром. Тот говорил, что на самом деле из трав красок не делают в сих местах-то. Есть, к примеру, синюха, индиго из нее получается, да слаба, не держится хорошо. Краски из трав все заморских, из сандалового древа. Травы те голландские, да немецкие, да персидские. Или червец, букашка такая, из коей багор творят, темно-красный, так сей червец в теплых местах обретается, ближе к Киеву. А так земляные краски крепче. Но и тех здесь нету совсем. Из Персии везут камень лазурит, творят из того камня небесный цвет. Из шафрана — желтая выходит, и сей шафран и здесь изредка бывает промеж иных каких травок-муравок, только трудно сыскать, а и не силен сей местный шафран, слаб, мало ему солнца. Ну, скобари знают одну краску… Есть краска в глине, да снова не в сих местах. А вот можно взять горох, настоять да и смешать его с медью. Выйдет празелень знатная. Или медные опилки и творог помешать, будет ярь-медянка. Еще смола из коры вишен деревьев…