Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт

— И что ты насочинял? — не стесняется она.

— Да так, — сообщаю равнодушно, — ничего существенного. Похвалил вас, но посетовал, что немного не хватает характера.

Она сразу выскользнула из моих тесных объятий, да и музыка кончилась, и все повалили за стол поднабрать потерянные килокалории и стограммы.

— Сядешь рядом, — приказала мне как слуге или собачке. Пришлось сесть слева. Справа сидел селезень. Ничего: милые ссорятся — всё равно, что любятся.

Только удобно разместились на обсиженных местах, налили каждый себе, не скупясь, моей клопиной настоечки, как невеста вскакивает и ошарашивает новостью:

— Товарищи, спешу сообщить пренеприятное известие…

И она, и все замаслились, радуясь неприятности, которую ждали с нетерпением.

— Я выхожу замуж.

Вся компания удовлетворённо зашевелилась, загомонила, готовясь по такому случаю вне очереди принять за воротник, и никто не обратил внимания, как у Жукова выпала из дрогнувшей руки вилка, громко звякнув о тарелку, а лицо превратилось в непроницаемую бледно-серую маску с закрытыми глазами. Женщина, что сидела с ним рядом, тоже напряглась, уставясь остекленевшим взглядом в никуда. И тут меня, идиота, как и любого гения, мгновенно осенило, и я враз понял, кому не хватает характера и для чего. Вот дубина стоеросовая, эгоист занюханный! Ругаю себя почём зря и бодро встаю рядом с невестой, чтобы избавить её от стыдливого признания, кто избранник.

Раздался гомерический хохот, и невеста зло зашептала:

— Немедленно сядь! — и дёрнула за руку так, что я поневоле плюхнулся костлявым интеллигентским задом на стул, успев уловить благодарный взгляд оживших глаз Иваныча.

Тогда поднялся и бобрик-селезень и, перекрывая весёлый смех и поощрительные выкрики в мой адрес, сухо сообщил:

— Приглашаем всех на свадьбу в конце месяца.

Но ожидаемого торжества события не получилось. И всё по вине невесты, не сумевшей разобраться, какой жених ей нужен. Я, во всяком случае, не хуже бобрикового лба нисколечки. Она ещё пожалеет, что отвергла интеллект ради голой силы. Поддатый местный народ тоже на моей стороне. Не зря говорят: что у пьяного на уме, то и на языке.

Толстяк, общупывавший меня, орёт: кто, в конце концов, жених, и кому Ангелина, не выйдя замуж, успела наставить рога. Кто-то предлагает разыграть нас по жребию, а один тощий, как и я, и злой, как не я, требует немедленной дуэли. Бедный Жуков громко, взахлёб, хохочет до изнеможения, а тётка, что сидит рядом, испуганно колотит его по спине, успокаивая. Суженые натянуто улыбаются, как будто им приятен дружеский розыгрыш, торжество, превратившееся в фарс. Боковым зрением вижу, как невеста близко придвинулась к жениху и что-то быстро и зло шепчет, наверное, предлагает укокошить меня по-простому, по-нашенски — без дуэли. Ну, смекаю, пора сматываться с бандитской сходки, но как, когда все пялят на тебя глаза, и пострадавшие рядом. Вся злополучная троица под насмешливым прицелом. Спас Иваныч. Разрядившись нервным смехом, предлагает:

— Прежде надо дать последнее слово женихам-абитуриентам. Пускай начинает младший.

Судебная палата согласно загудела, зазвякала бутылками о стаканы, готовясь нелицеприятно выслушать исповедь обвиняемого в мошенничестве, а толстый рефери вынес общий вердикт:

— Давай гном, кайся напоследок.

Чувствую по гнетущей атмосфере, что тут собрались одни сорви-головы, вырви-язык, оттяпай-ногу и вырежь-грыжу — ничего человеческого, запросто прикончат даже без суда и следствия и спишут на неизлечимую наследственную болезнь. Поди потом доказывай, что насильно отдал богу душу. Надо защищаться и защищаться умно. Хорошо, что мне не впервой — моя умная защита отточена в многочисленных смертельных схватках с чересчур агрессивными профессорами и преподавателями. Главное — не злить, разжалобить. Мол, без зарплаты оставят, а помогать некому, сирота. И я исправлюсь, это — в последний раз. Зудеть и зудеть монотонно и не переставая, пока противнику не надоест, и он сдаётся.

Одним словом, встаю, как всхожу на эшафот, оглядывая враждебную аудиторию с высоко поднятой непокорной головой, и гневно бросаю в кровожадную толпу пламенные слова, выжженные сердцем, давая понять, что не сломлен, умру, но не сдамся, наше дело правое, можно и отступить подобру-поздорову. Тем более что жениться совсем расхотелось.

— Граждане судьи, — обращаюсь возвышенно и почтительно, чтобы умерить их жажду крови, — у меня и в мыслях не было претензий на узы Гименея, — вот сказанул, так завернул — почище Черчилля. Попробуй, проверь мои мысли, когда я и сам в них не уверен: вроде и хотел жениться, а вроде и не очень. — А поднялся потому, что очень хочу первым дать напутствие молодым, — которые были старше меня на все десять.