Следующий день был полностью потерянным. Потери оказались ощутимыми да так, что я, засоня, возненавидел сон. Некоторой компенсацией послужило тщательно продуманное за день рацпредложение по использованию дармовой рабочей силы на нужды народного хозяйства. Спотыкаясь костылями о бесцельно шастающих по коридору призрачно-серых человеко-теней, мой недремлющий ум новатора наткнулся на идею, как вдохнуть в их опустошённые от безделья души и отравленные лекарствами тела свежую целительную струю жизни. Сон-терапия не поможет, в этом я убедился на собственном опыте. Нужен не покой, а встряска. Значит — трудотерапия. Как у зэков. Работа должна быть увлекательно-занимательной, несложной и выгодной как для предприятия, так и для каждого работника и профильной в рамках деятельности предприятия, то бишь больницы. Само собой напрашивается изготовление … гробов. И интересно, и поучительно, и полезно, и знаменательно. А главное — даром. Можно хорошенько подумать и разнообразить производство изготовлением нескольких категорий, скажем, по заказам общественных организаций, для себя лично и подарочных. Пойдёшь, к примеру, с невестой в гости к тёще с тестем, не забудь прихватить подарочек. То-то будут рады. Ксюша тоже одобрила, прыснула неизвестно отчего и похвалила:
— С такой головой только в похоронной конторе и работать.
После дневной перевязки случился небольшой праздник местного значения: Лёшку разоружили и приставили к костылям. Теперь мы костыляли по коридору дружной парой, сметая всех на своём пути. В радости он материт почём зря Петьку за то, что смылся не вовремя, и кассиршу за то, что до сих пор не намылилась с зарплатой. Чтобы уберечься от грустных мыслей, переключаю всеобщее внимание на приятные напоминания:
— Вернёшься на стройку, сразу все доски поприбивай, а то и вторую ногу сломаешь.
— Накося, выкуси! — ошеломил верхолаз за заботу. — Не дождётесь! — не прибьёт, значит, не знает, что на грабли всегда наступают дважды. — Больничный закрою и — фью-ю! — только меня и видели.
Уезжать, значит, собрался.
— Куда думаешь уфьючить?
Опасаясь сглаза, отвечает неожиданным вопросом:
— Ты какого года?
— 31-го.
— Надо же: одногодки. И что ты видел? В городах бывал?
С гордостью сознаюсь:
— Родился в Тамбове, учился в Ленинграде, бывал проездом в Москве, за границей не приходилось. Всю Россию пропилил на поезде.
Лёшка скис, поняв, что я ему не товарищ.
— А я нигде не был, ничего не видел. Даже в армию возили мимо городов.
Он замолчал, обострив скулы, очевидно, вспоминая то, что стоит вспомнить.
— Весной, когда немцев придавили, я с грехом пополам, отвлекаясь на военные игры, рыбалку и тайгу, окончил семилетку и враз почувствовал себя взрослым. Начал втихую покуривать да подглядывать за девками. С месячишко удалось повыпендриваться, а в июне отца загребли в армию. В сентябре с японской пришла похоронка. Тогда-то и кончилось по-настоящему моё детство и юность разом. Надо было помогать матери растить сестрёнку и себя кормить-одевать. Задымить бы сейчас. Ты куришь?
— Нет, — застеснялся я своей убогости.
— Обойдёмся: не впервой, — Лёшка смачно сплюнул в урну. — Пошёл вместо отца на шахту, уголёк добывать. А там тогда — сплошь молодняк! Кто помладше, сам сдуру, как я, припёрся, а 16-17-летних мобилизовали. Поезда один за одним за границу катили, только успевай паровозы кормить. Шахты у нас плёвые, неглубокие, пласты короткие и маломощные, штреки и забои невысокие, на карачках приходится ползать, так что вся механизация — пенсионные лошади с вагонетками да мы, пацаны, с тачками, совковыми лопатами, железными листами и короткими кайлушками. Вечером, после смены, как чертенята из преисподней вылезали. Морды чёрные, в ушах и в носу угольные пробки, руки чёрные, чёрный воротник, одни глаза разные. Отцы-то ушли, а нормы свои нам, детям, оставили. А не сделаешь — продуктовых карточек шиш с маслом получишь.
Лёшка пёр по коридору, как по штреку, ничего не видя, ничего не слыша, так что встречные доходяги еле успевали увёртываться.
— Два с половиной годика отмантулил. Слава богу, в армию в 48-м подчистили. Служил?
— Нет, — отвечаю я привычно на анкетный вопрос.
— Ну и зря, — не одобрил бывший шахтёр. — В армии я точно узнал, что могу, а что не под силу, и где моё место в жизни, т. е., окончательно повзрослел, а главное, поумнел.
На нас, с грохотом утюживших коридор, уже начали сердито оборачиваться.
Читать дальше