Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт

— Что дальше? — спрашивает почему-то недовольный инспектор.

А я хоть и не настоящий офицер и, вероятно, уже им не буду, но знаю цену чести и потому, сделав по возможности строгое лицо, прошу:

— Товарищ генерал, дайте мне ваш пистолет.

Он опешил и некоторое время недоумённо смотрел на меня, потом до него, жирафа, дошло, захохотал:

— Да не попадёшь ведь! Нас перестреляешь, — и, смягчившись, приказал: — Чтобы духу их не было в части!

Так мы, благодаря моему успешному экзамену, не дослужили положенного месячного срока и досрочно заработали звёздочки младших лейтенантов. Обрадованные новоиспечённые офицеры дружно качали старшего, забыв поймать в последний раз, и я тогда понял, чем чревата скоропалительная слава.

— Плохо служил, — догадалась врачиха, — садись здесь, — показала на твёрдую сиротскую лежанку, застеленную клетчатой клеёнкой, на которой они, наверное, разделывают трупы. Я лучше бы прилёг, испугавшись, что вот-вот закружится голова, и вообще после бани почему-то стало жарко, душно и томительно. Да и лежать, всякий знает, лучше, чем сидеть или стоять. Но ослушаться на этот раз не осмелился, осторожно присел на холодную кушетку и уложил на неё раненую конечность.

— Ксюша, разматывай, — распорядилась белая генеральша, и шестёрочная Ксюша дисциплинированно взялась за грязный запылённый бинт, не выразив на полном гладком лице ни тени отвращения. Очевидно, грязь в ихнем стерильном заведении была обычным явлением. Наблюдая за её работой, врачиха, не глядя, привычно, натягивала на белые нерабочие руки резиновые перчатки мертвецкого цвета, и я мысленно одобрил: «Правильно, нас голыми руками не возьмёшь!»

— Кто это тебе так аккуратно забинтовал? У вас там есть фельдшер?

С усилием отвлёкшись от приятного ожидания боли, я принялся лихорадочно вспоминать, но фельдшера там не припомнил.

— Да нет, — выдавил испуганно, — девушка одна…

— Твоя?

— Кто?

Мы оба, не отрываясь, заинтересованно глядели на открывающуюся рану.

— Да девушка…

«Какая девушка? Плевал я на всех девушек вместе! Не до них», — лихорадочно подумал, переводя взгляд на пальцы врачихи, затянутые резиной и угрожающе сжимавшиеся и разжимавшиеся, и с ужасом представил, как она безжалостно вцепится в моё колено, вырывая куски мяса и кости.

— Марья завязывала, — и вдруг меня внезапно и счастливо осенило: — Она в прошлом году школу с медалью кончила, у нас временно, ищет работу, чтобы учиться дальше, — затарахтел я, задавливая страх и стараясь не потерять светлой идеи: — Возьмите к себе, не пожалеете. Дисциплинированная, умная, работящая…

Бинт смотался, улетел в ведро с мусором, и открылись заржавленные от крови буро-зелёно-серые листья подорожника, под которыми затаилась спрятанная Марьей боль. Ксюша тоже надела перчатки.

— Что это? — спросила неграмотная врачиха.

— Подорожник, — сознался я удручённо, почувствовав, как по спинному желобку покатилась первая капля.

Врачиха хмыкнула.

— Хорошо придумала, — и взяла со стола блестящий — нет, пока не нож, но всё равно страшно — пинцет. — На работу взять не могу — мест нет, а отправить в Приморск учиться на медсестру — пожалуйста, — и принялась, заговаривая мои стукающиеся друг об друга зубы, отдирать флору, нисколько не заботясь о самочувствии фауны. — Группа уедет через неделю, так что пусть поторопится, приходит. Побеседуем, понравимся друг другу — зачислю. Где она?

— Кто? — спросил, думая о своей шкуре, а не о чужой.

— Девушка твоя.

«Вот ещё не хватало!» — думаю. «Самому бы выжить! Уже наследники появились».

— Она обязательно придёт, — успокаиваю врачиху, сморщившуюся от вида и запахов зачищенной раны, представлявшей собой вздувшуюся кровавую запеканку.

Не убедившись взглядом, она вздумала потрогать сбоку, на что я решительно возразил резким и неожиданным для себя вскриком.

— Чего орёшь? — возмутилась любопытная, и я затих, вспомнив, что русским надо не только увидеть, но и обязательно пощупать. — Чистить будем, терпи. Другого ничего предложить не могу.

«Добрая», — подумал я и сжал зубы, решив ограничиться гримасами.

Но им, занятым моим несчастным коленом, было не до меня. Чем-то мазали, смачивали и по крупицам отдирали коричневые корочки, ничуточки не волнуясь при виде свежей крови, правда, моей, а не своей.

— Можешь не глядеть, — разрешила врачиха.

— Спасибо, — но терпеть, видя, как в тебе ковыряются, легче.

Наконец, общими усилиями убрали всё лишнее, вычистили, смазали, остановили кровотечение, уморив и себя, и меня.