— Сколько возьмёте? — спрашивает Веня у меня как у распорядителя путины.
Сашка втыкается, посинев от холода:
— Двух хватит.
— И нам с Ильёй четыре, — подсчитал производственное задание траловод. Вылезает, с остервенением освобождается от холодной мокрой одежды и бежит взапуски с самим собой, чтобы согреться. За ним и Сашка, а я нанизал законную добычу на прут, обмотал мокрой травой, ещё раз перевязал, завернул в портянку, чтобы придать деликатесу специфический аромат, и стал ждать, когда рыбаки набегаются.
Сразу после возвращения, не сговариваясь, дружно засобирались в посёлок. Мне надо было нести наряды и отчитываться за месяц, а у Сашки более веская причина: он соскучился по дому. Подошла Алевтина, извиняется за Кравчука, что не дождался наших нарядов, и не скажешь ей, что я только рад, а то начнёт извиняться и за нас. Ох, уж эти интеллигентики! Всё у них не как у людей. Простой рабочий человек напакостит и бежит с этого места, зажав нос и закрыв глаза, а эти на каждом шагу: «извините-подвиньтесь». Каждый чужой поступок, как бы он ни был подл, стараются оправдать и в каждом благом своём сомневаются: не обижен ли ненароком сосед. Извинялась-извинялась, а потом вдруг говорит: «И я, пожалуй, с вами». Оно и понятно: провожающие всегда хотят уехать больше отъезжающих. Пошли, уже привычно, втроём. В лагере остался Хитров с двумя рабочими, занятыми на привязке. Эти жили обособленным хутором. Наступило недельное затишье, пока бичи не пропьются и не изголодаются во вредных условиях цивилизации и не запросятся на оздоровление в тайгу.
У избушки не было никого, кроме Горюна с Васькой и со стадом. Бичи-топографы убежали пешком ещё несколько дней назад, не выдержав ожидания, а Кравчук со своими уехал позавчера. Вчера машины не было, и можно надеяться, что придёт сегодня. Отдохнув от маяты на трудных нечистых таёжных тропах, профессор повеселел и никаких разговоров об уходе не заводил. Накормил нас ухой, которая в предвкушении жирного настоящего борща из настоящих нормальных продуктов и с настоящим мясом за столом с белоснежной скатертью в ресторане попросту не лезла в горло. Помогли ему собрать вьюки с заказанными продуктами с надписями адресатов на мешках и ящиках — и наши тут были, но нам не до них, немного, не теряя времени, прикемарили в душной избушке, спрятавшись от комаров.
Разбудил натужный гул мотора нашего многострадального ГАЗона. Смотрим, едут двое: один в кабине — Рябовский, а второй, незнакомый, в кузове на грузе мотается, цепляясь за борт. Как только машина, отчаянно чихнув, остановилась, незнакомец лихо спрыгнул и, подойдя к нам, лыбится во всю пасть и суёт руку сначала Горюну — блюдёт возрастную субординацию, потом мне и Сашке. И каждому называется, хотя мы и стоим рядом: «Юра, Юра, Юра». И по внешности видно, что юркий. Моих лет, но полная противоположность: не такой худой, не такой высокий и, главное, не такой серьёзный. К тому же — брюнет. Улыбка как завязалась за уши уголками, так и не сходит с худощавого лица с весёлыми насторожёнными глазами. Так и хочется взять немытой лапой и стиснуть уголки, чтобы не видеть петрушкиной рожи. В общем, мне он не понравился с первого взгляда, а это значит — навсегда. И, оказывается, на то были веские причины. Подошёл Рябовский, говорит: «его к тебе Коган прислал» и уходит тары-бары растабарывать с Алевтиной. Слышу: та просится на денёк-другой в посёлок, а начальничек упёрся и настаивает на возвращении в лагерь. Сам-то он в образцах ни бум-бум, всё равно, что гранит. А тот, улыбчивый, как понял, что я ему шеф, так у него и улыбка скисла. Он-то думал, что будет под началом бородатого, пожилого, чисто одетого и респектабельного, а ему подсунули такого же хмыря, как и он сам. Не знает, не догадывается о моих колоссальных внутренних достоинствах и о том, что я открою месторождение на Ленинскую. Суёт записку, а в ней твёрдой рукой мыслителя накарябано: «Посылаю инженера-геофизика Колокольчикова Ю. для замены одного из операторов-рабочих». Чёрта с два, думаю, я отдам вам любого из ребятишек, и ещё больше возненавидел чернявого. Не иначе как по взаимной симпатии Лёня прислал мне не помощника, а подложил свинью. А боровичок замухрышный так и липнет, мешает разгружать машину и всё скалится и скалится, показывает, какой он фартовый, свой в доску. Обязательно старается уцепиться за ящик или мешок вместе с начальником, рассказывая анкету.
Хмырь-то, оказывается, штучка ещё та. Закончил Московский геологоразведочный, да ещё умудрился с красными корочками, и зацепился за Всесоюзный геологический. Помурыжился два с половиной года в младших научных и, поняв, что ничего в ближайшие десять лет не светит, подался по договору к нам за длинным рублём и высокими должностями. Хочу, сознаётся, в этом году в тайге поработать и машину купить. А вообще-то его задача в два-три года стать главным инженером экспедиции. Коган обещал на следующий год сделать начальником отряда детальных картировочных работ, а в экспедиции обещали при первой возможности назначить техруком. Со всеми геофизическими приборами он знаком — показывали в институте — и надеется освоить за день-два. Методику работ он хорошо знает по литературе, с этим проблем не будет. В конце концов, мне до чёртиков обрыдл детский трёп, и я, прервав недоношенного специалиста, послал его помогать Горюну, втайне надеясь, что профессор поставит наглеца на место и сотрёт противную ухмылку. От себя наказал ждать в лагере дня два-три, тогда и обсудим все детали его предстоящей деятельности.
Читать дальше