— Ну, а потом? — продолжаю занудно пытать медалистку, соображая, что чем больше болтаем, тем дольше лежим.
— Потом не на что, — отвечает угрюмо, и я её очень даже понимаю. Нас, существовавших в институте на приличную стипендию, спасали дешёвые абонементы на завтраки-обеды-ужины и добротная форма, выдерживающая все годы обучения. И то приходилось подрабатывать вечерами и ночами на товарной станции, складах и овощебазах. В других институтах, особенно гуманитарных, 220–230 рублей хватало только на обеды.
— А родители?
— Маме самой помогать надо, — и опять ни полслова об отце.
— Чего ж не осталась тогда с ней? — пристал как банный лист, оттягивая подъём.
Выдавила нехотя, показывая, что ей обрыдли мои репейные приставания:
— Там работы нет. Только на звероферме. Вонь, грязь и платят мало. Мама не разрешила.
— А здесь? Одна? Не трудно?
— Нормально. Живу у тёти. Хочу на такую работу устроиться, чтобы можно было учиться заочно.
— Поступай в мединститут, — не преминул дать совет.
— У них нет заочного.
— Жалко, — искренне посетовал я, — из тебя хороший бы врач получился.
Она усмехнулась, не поверив моему профессиональному опыту, а я не настаивал, подумав, как легко предсказать судьбу другому, не умея определить собственной.
— Разве так важно, где и кем работать? — спросила, утверждая обратное, нисколечки не вдохновлённая медицинской перспективой.
Я как-то не задавался на эту щекотливую тему, поскольку причин не было, и потому поначалу мысленно согласился: «Почему бы и нет?», оставаясь, однако, в убеждении, что дело хорошо получится у того, кто свою работу любит. А работать ради работы — производственная проституция, от неё здорового потомства не жди.
— Для меня — да, — ответил вслух твёрдо. — Для мужика важнее всего в жизни — работа, и грех маяться с нелюбимой даже недолго, нужно не лениться, искать и искать своё дело, хоть до пенсии, а там уж, ладно, что дадут. — Хорошо мне так красиво рассуждать, везунчику. Я сейчас даже сам себе понравился. А ей — нет.
— Хорошо работать нужно везде, — тыкается упрямо встречь. — Пользу приносить людям, а не себе.
Ишь ты, какая идейная! И прямо в мой глаз. Я и думать не думал о своей пользе человечеству, я думал о пользе себе, считая, что обе пользы хороши, когда совмещаются, а когда порознь — гроша ломаного не стоят. Сейчас ей отбрею!
— Ой, бурундучок пришёл! — радостно вскрикивает она, лишаясь возможности услышать философский перл. — Какой красавчик! Нам принёс.
Пришлось повернуть залежавшуюся голову и посмотреть на гостя-благодетеля. Он безмятежно сидел на дереве в двух метрах от нас, высоко задрав роскошный распушённый хвост, и держал в лапках упавшую гроздь лесных орехов.
— Пожалуй, нам маловато, — сомневаюсь, наблюдая, как обжора ловко раскусывает орешки и прячет ядрышки за бездонные щёки.
Сообразительная Марья поняла тонкий намёк и потихоньку стала подниматься, но полосатый запасливый хозяин тайги не стал искушать судьбу, спрыгнул с дерева, оставив недолущённый дар, и исчез.
— Я сейчас, — взяла Марья котелок и полезла вверх по ручью.
— Смотри, не заблудись, здесь больше двух кустов, — предупреждаю конкурентку гостя и тем вношу свой вклад в будущую добычу.
Где-то читал или слышал, что давным-давно святые одними орехами питались. Наверное, потому и быстро попали на иконы. Я на это не претендую, но пара горсточек не помешает обмануть желудок.
— Нашла-а-а! — победно оповестила добытчица, испугавшись, наверное, что далеко ушла и не найдёт обратной дороги. Мысленно я с ней, и этого достаточно.
— Ого-го-о-о!
Вернулась довольная, облизывая пальцы, и с полным котелком. Пришлось сесть и заняться святой трапезой. Нестерпимо захотелось мяса. Ещё говорят, что голод душат движением.
— Пошли?
Пошли молча, не тратя мои оставшиеся силы на разговоры, сопя и пыхтя, не отвлекаясь на таёжные прелести. Не остановила и белка, стремительно бегавшая по стволу кедра вверх-вниз. Стуча цепкими коготками и злобно цокая, она, сверкая бусинками глаз из-за ствола, охраняла зреющие зимние запасы, предупреждая, что готова стоять насмерть. Знала, наверное, что её теперешняя шкурка никому не нужна, вот и осмелела. Правда, бичи не прочь бывали полакомиться мясом злюки, но в ней его столько, что и одному не хватало. И я не стал связываться с жадиной, решив не лезть на дерево, а презрительно прошкандыбать мимо. Мне бы хоть две её лапы.
Солнце, не дождавшись конца интересного путешествия, начало по-осеннему быстро падать. Не зря учёные говорят, что осенний воздух разреженный. Кое-как дотянули до поворота вдоль ручья к лагерю. Появилась широкая натоптанная тропа, исчезли предательские обрубки кустов и поваленные деревья, идти стало ровнее и значительно легче и свободнее, не опасаясь неожиданных падений. Для облегчения ходьбы приспособил инерцию никчемно болтающейся больной ноги, мотая ею по ходу движения, и тем самым освоил рациональную технику передвижения на костылях. И вообще, жить стало лучше и веселее.
Читать дальше