Александр Синдаловский - Дом на углу

Но чему суждено случиться все-таки находит узкую лазейку в монолитности повседневности. Так что потом ума не приложишь: как же это все-таки произошло? И, главное, когда?

Вот и стройка на углу исподволь превратилась в дом. Да, какой! Не дом — игрушка. Таких в микрорайоне и не припомнят. Разве что пастор Уайт рассказывал, что когда гостил у тети в пригороде под Вашингтоном, видел похожий проездом. У дома огромные — до пола — окна. Да и сам он в три раза больше домов вокруг. Крыша на нем черепичная — шея затекает от неправдоподобности. А штукатурка и вовсе какая-то особенная, причем, не только на вид. Миссис Хендрикс, проходя мимо, трогала ее пальцем. И хоть рука миссис Хендрикс, как обычно, была в перчатке — сколько развелось повсюду микробов! — миссис Хендрикс почувствовала: и на ощупь штукатурка та — да не та. Даже мелового следа на перчатке не оставила. Миссис Хендрикс жаждет постичь секрет штукатурки. Как знать, может, не за горой тот день, когда и у нее будет такая, только, разумеется, другого оттенка.

Насколько все-таки недальновиден человек! Как все радовались, что дом — частная резиденция. А тут приуныли: ну, хорошо, частная-то, конечно, частная, да чья именно? И как в ней станут жить? Нет, уж лучше бы дом был казенным. По крайней мере, повесили бы на нем вывеску, и сразу бы стало понятно, что и зачем. А даже если без вывески, кого этим обманешь: сверхсекретное учреждение государственного значения, к простым людям отношения не имеющее. А что делать теперь?

Ровно неделю дом пустует, словно надсмехается над любопытством местных жителей: мол, хотите знать подробности? Ну, уж, нет: придется потерпеть! Может, дом и игрушка, но какая-то не детская… Уж, слишком серьезно и высокомерно смотрится он на фоне соседних домишек. Ох, уж этот сравнительный подход к познанию действительности. Казалось, жили местные лучше других: ведь в паре кварталов от Тополиной и Коринфской и вовсе хибары — смотреть противно, если бы не чувство глубокого морального удовлетворения: все-таки достигли в жизни такого, что не каждому дано. И вдруг выстроил некто дворец и поставил всю местную архитектуру — а с ней и мироощущение — с ног на голову. И зачем, спрашивается, нормальному человеку жить в таком огромном доме? Ведь в нем самого себя потеряешь!

— А что если большая семья? — становится на защиту еще не идентифицированных соседей миссис Джонс.

— Большие семьи в таких домах не живут, — резонно возражает ей муж. — Разве ты не замечала: чем больше семья, тем меньше жилплощади на душу?

Миссис Джонс копается в личном прошлом на предмет примеров. И действительно, мистер Джонс, как всегда, прав. Чрезмерная плодовитость то ли ведет к бедности, то ли неизменно сопутствует ей.

— Я не удивлюсь, — недоброжелательно (но не без уважения) добавляет мистер Джонс, — если по бокам крыльца вскоре поставят двух крылатых львов…

Миссис Джонс пытается представить крылатых львов, но ее подводит воображение. То у львов не хватает гривы, то лап, то самих крыльев. Миссис Джонс способна представить этих нездешних мифических животных только по кускам.

С тех пор, как строительство закончилось, и прораб пропал так же внезапно и бесповоротно, как исчезает все отжившее свой срок, Жоржета утратила к дому интерес. Угол Тополиной и Коринфской стал тем, чем всегда являлся: углом вышеупомянутых улицы и авеню.

У пастора Уайта младшего опять тревожно на душе. Что если в новом здании откроют все-таки домашнюю еретическую церковь? Пастор слышал о таких частных заведениях, пытающихся конкурировать с общепризнанными концернами. И пусть они долго не протягивают, все же способны причинить профессионалам немало досадных хлопот.

А дом смотрит поверх голов холодными, незашторенными глазами, и в его взгляде сквозит безразличие самодостаточности и стоический вызов провидению. Как понимает всякий, дом молчит вовсе не потому, что ему нечего сказать. Вероятно, он все не может свыкнуться с мыслью, что ему придется жить не в Beverly Hills или Miami Beach, но там, куда занесла его нелепая судьба.

Но вот наступает день переезда. К новому дому подъезжает крохотный грузовик с бойкой надписью: «Перевези себя сам». Грузовик несоразмерен дому. Он напоминает муху, которая по ошибке стукается об оконное стекло и после нескольких безуспешных и оттого обидных попыток улетает восвояси. Но грузовик не уезжает. Напротив, из него выходят люди и начинают прилаживать мостки. Ошибки быть не может: в новый дом въезжают новые хозяева.