Татьяна Брукс - Душа

Подруги, разлив по чашкам чай, «чокнулись» ими, как будто это были хрустальные бокалы с шампанским.

— За нас.

— За нас.

Нина откусила кусочек нежного пирожного «картошка», которое принесла с собой. Она знала: это Надино любимое. Стоило недёшево, целых двадцать две копейки, но — вкуснятина! Запив его чаем и помолчав с минутку, наконец, проговорила:

— Есть у меня, Надюша, один дедулька, который знает всё о снах и яви. Только живёт он далековато. На машине к нему ехать надо.

— Что за дедулька? Он в другом городе живет?

— В лесу.

— В лесу-у?

— Это там, на Западе, разрешают быть верующим и верить в того Бога, в которого хочешь, а у нас — социализм. Материализм. Религия и вообще всякая вера практически запрещена, верить можно только в Коммунистическую партию и Генерального секретаря Советского Союза. А мы с тобой в системе народного образования работаем. Сечёшь? Узнают, можем с работы полететь.

— Ерунда, я и так заявление об уходе подала. Отрабатываю положенные две недели — и адью. Так кто этот старик?

— Как подала заявление? А работать где будешь?

— Да я в университет поступила. Там квартиру сниму и на работу устроюсь, пока учиться буду. Тяжело пока здесь, у деда.

— Ну ты даёшь, Надька… Нет на тебя никакой управы, — ласково пожурила подругу Нина. — А старик этот — знахарь. Слепой. Он людей лечит травами и руками, как-то… я не знаю. А ещё говорят, что он может Душу из тебя вынуть, полечить её и опять в тебя вернуть.

— Ну, это ты, Нинок, по-моему, хватила. Если душу из тебя вынуть, так ты умрёшь. Да и вообще, есть ли она?

— Бабулю мою так вылечил, — продолжала подруга, не обращая внимания на Надины сомнения, — она рассказывала… не всё, конечно. Она умирала. А он её вылечил. Бабуля и про него самого рассказывала, как он жил, как ослеп. А ей он сам поведал: «Случилось это много лет назад. Он тогда тоже жил один. Он всегда жил один. В лесу. Вдали от людей. Молодой ещё, но не очень. Вообще-то, никто не знает, сколько ему лет… Так же собирал травы и молился Богу потихоньку, чтоб никто не знал. У него икона в доме есть, и сейчас висит. Какая-то очень старинная. Говорят, плакать умеет. Настоящими слезами».

— Кто, дед? А какими же слезами ему плакать, соляной кислотой, что ли? — захихикала Надя.

— Да нет, не дед, икона. А он тогда зрячим был. Вот. И говорят, что он не только сны умеет разгадывать, а и будущее видит. Только рассказывать об этом никому нельзя. А уж вмешиваться и предупреждать кого-то о том, что случится, и подавно, — Нина придвинулась к Наде почти вплотную и, сама себе удивляясь, почему-то зашептала. — И жила тогда в селе неподалеку одна девушка, Галей звали. И любила она молодого и красивого парня — Петра. А отец собирался выдать её замуж за богатого, но старого поляка. А он — дед Кузьма, этого старика Кузьмой зовут — знал, что Галя Петра любит, она приходила к нему однажды, хотела спросить совета, что ей делать. Да если бы и не приходила, он всё равно знал. Только тогда ей Кузьма ничем не помог. Но он знал, что будущий Галин жених догадывался обо всём, и собирался подкараулить, когда Петро придет к ней, и убить обоих. Поляки, они знаешь, какие мстительные?

— О господи! Неужели убил? — воскликнула Надя.

— Нет, не убил. Поговаривают, что Кузьма сам в Галю влюблён был. Потому и помог. Предупредил молодых. Они за манатки и смылись. Вдвоём от греха подальше…

— Молодец, Кузьма.

— Молодец-то молодец, только наутро он слепым проснулся. Наказали его всевышние силы за то, что вмешался и изменил судьбы людей… Сам бабушке моей рассказывал.

— Бедный, — посочувствовала старику Надя.

— И ещё сказал, что не жалеет о том, что сделал. Знал, — говорит, — что накажут.

— Так чего же это он других людей лечит, а себя вылечить не может?

— Себя не может. Это же сверху наказание. Да и принял он это. Говорит: нарушил я правила, должен искупить.

— Ну и чего, Галя с Петром поженились?

— Поженились. А потом разошлись. Не судьба им было вместе жить. У каждого своя семья.

— Зато живые остались. Детки, небось, есть.

— Да, говорят, и Петро со своей семьёй, и Галя со своей к родителям в это село до сих пор приезжают.

— А со старым женихом-то что?

— А умер он. Машина его сбила, вроде бы… в общем, не от старости умер.

— Да-а-а, история. А может, этого деда Кузьмы и в живых-то нет уже? Бабуле твоей уж небось под восемьдесят?

— Под девяносто.

— А дедульке-ж тогда сколько?

— Никто не знает. Но живой. Мама к нему наведывается иногда. Была там недавно. Меня к нему тоже возили, когда у меня живот болел.