Нова Рен Сума - Стены вокруг нас

Я получила роль. Правда, в последнем ряду массовки, где нужно танцевать синхронно. Еще бы декорации менять поручили.

Они сказали, что у меня приличная техника, годное телосложение, сильные ноги и хорошая растяжка. Если буду много и усердно работать, у меня есть будущее.

Они не сказали, что не могли оторвать глаз, что были очарованы. Если бы перед ними танцевала Ори, они наперебой бросились бы ее превозносить.

Что ж, роль все-таки моя. Я ее получила, потому что мою лучшую подругу отправили в исправительную колонию для несовершеннолетних где-то на севере, на самом верху карты штата. Теперь моя жизнь изменилась. Удача повернулась ко мне лицом. В каком-то смысле мне надо стать Ори, она ведь лишилась этой возможности. Пусть у меня не было ее врожденного таланта, ее искры, но я была неплоха, и люди начали это замечать.

Невольно я все думала о том, что, когда Ори выйдет на свободу, она будет слишком стара для балета. И никогда не вернется на сцену.

Шли дни. Ори томилась в «Авроре-Хиллз», а я составляла в голове список вещей, которые она никогда не сможет сделать. Она никогда не построит мне шалаш из одеял. Мы никогда не спрячемся там, как малые дети. Она никогда не накрасит мне ногти на ногах фиолетовым, в тон нашим синякам. Никогда не даст откусить от своего яблока. Я никогда не подловлю ее на акте милосердия, совершенном для незнакомой старушки, – она могла обегать всю округу в поисках пропавшей собачонки, а я часто подкалывала ее, звала матерью Терезой. Она никогда не выйдет на сцену и не доведет зрителей до слез. Никогда не поправит смущенно волосы в ответ на восторженные охи-ахи. Ей говорили, что она танцует непревзойденно. Да, именно так, я сама слышала. Непревзойденно. Ори больше никогда не отмахнется от меня, когда я заговорю об этом. «Ты видела, как они на тебя смотрели? Будто ты вторая Анна Павлова!» Никогда не спросит тихо, спустя пару часов: «Ви, тебя это не сильно достает? Ну, то, что меня так расхваливали?» И никогда я не солгу сквозь стиснутые зубы: «Что ты. Нет, конечно». Больше никогда.

Я собиралась как-нибудь ее навестить. И написать собиралась. Как-нибудь. Все думала, о чем… А потом адвокат сказал, чтобы я не смела вступать с ней в переписку.

Я знала, что нам нужно все обсудить. Но я еще не закончила список своих «больше никогда».

Потому что мы больше никогда не увидимся. Не скажем друг другу «здравствуй», или «прощай», или «хочешь кусочек сыра», или «классный купальник, дай поносить». Никогда я не загляну ей в глаза. Не увижу в них ненависть и презрение. Не узнаю, что она мечтает выйти на свободу и разделаться со мной, изрубить в мелкие кусочки или всадить пулю в спину. Что страстно желает сделать со мной все то, что виделось мне во сне, и я просыпалась в поту с бьющимся у горла сердцем.

Однако хуже всего то, что я никогда не увижу живую Ори.

Я навсегда запомню, где провела тот день, когда Ори отправили в «Аврору», – на пробах, исполняя сырный ритуал, повторяя про себя движения танца, – но я не знаю, где была, когда она и все остальные девочки погибли. Скорее всего, я еще не ходила в школу, ведь на дворе стоял август. Наверное, занималась в студии, где же мне еще быть. Изучала границы возможностей собственного тела, как всегда, когда танцевальный класс доставался мне в распоряжение. Отрабатывала шаг, прыжки, шпагаты, осваивала тройной пируэт, потому что пока он мне не давался… пока.

Весенний концерт отложили на год, ведь балетная школа разом лишилась троих ключевых исполнительниц, но когда мне отдали партию Жар-птицы – ее роль, у меня получалось лучше, чем ожидали преподаватели.

Мой костюм был попроще, зато смотрелась я в нем восхитительно. Я сама слышала, как они сказали. Восхитительно.

В тот миг, когда не стало Ори, я могла делать, что угодно, что-то совсем обыденное, привычное: принимать душ второй или третий раз за день, разбивать пару новых пуантов, смотреть на Ютьюбе спектакль из Большого, обедать с родителями, репетировать у станка, красить ногти на ногах, делать уборку.

Одно точно – о ней я не думала. Я нарочно занималась всем подряд, чтобы не возвращаться к ней мыслями.

Мне рассказали родители. Позвали в гостиную, в которой мы собирались, только если приходили гости, и, усевшись на белоснежный диван, наперебой принялись докладывать мне сводки из новостей. До моего сознания долетали одни нелепые обрывки фраз. История не укладывалась в голове. Позже я восстановила всю картину, порывшись в Интернете.