Нова Рен Сума - Стены вокруг нас

Обрушиваюсь на колени прямо на ковролин на выходе из ванной. Перед глазами танцует в воздухе ярко-красное перо от балетного костюма. А еще замечаю другую вещь, оставшуюся от нее, хотя я думала, что избавилась ото всех. Среди груды моих старых пуантов, осыпавшихся на ковролин на полу – дырявых, изношенных, маленьких, растоптанных, грязных, с разлохмаченными лентами, – ее пара. Внутри на шелковой подкладке ее инициалы. На своих я ставила три буквы – ВАД, Вайолет Аллегра Дюмон. Я писала посередине заглавную букву второго имени, чтобы остальные не прозвали меня заразной [10]. Ори, следуя моему примеру, тоже подписывала свои пуанты тремя буквами – ОКС. Орианна Катрина Сперлинг.

Беру их в руки. Шелк истерся, ленты растрепались, на носке дыра. Воняют ужасно, будто на помойке лежали.

Твердая стелька подрезана, чтобы пуанты прослужили подольше, потому что она постепенно размягчается. Мы с Ори прочли совет опытных балерин в Интернете. У отца Ори не было денег, чтобы покупать новую пару каждый раз, когда старая приходила в негодность. Мои родители денег не считали, но Ори стеснялась принимать от меня новые пуанты, поэтому мы решили поэкспериментировать. Она держала, а я резала.

Вся сцена отчетливо возникла у меня перед глазами. В моих пальцах зажат канцелярский нож. Мы забились в уголок в раздевалке. Остальные шепчутся и хохочут неподалеку.

Делая надрез, мне хотелось спросить: «Почему ты со мной, а не с ними?»

Я слишком сильно надавила на нож и порезалась. Ори обмотала мне палец носовым платком. Капелька крови упала ей на колготки. На них осталось маленькое красное пятно.

Ори могла подружиться с кем угодно. Я держалась особняком с самого начала, а Ори нужна была подруга. Наша дружба зародилась в тот вечер, когда за ней никто не пришел после занятий. Моя мама встречалась с руководством балетной школы – что-то по поводу ежегодного спонсорского взноса, а мне наказала ждать в машине, но я осталась у входа.

И тут заметила девочку из нашей группы. Ту, с длинными волосами, такими длинными, будто ее ни разу не водили к парикмахеру, – и со смешным, будто бы слепленным из двух, именем – Орианна. Мы начали болтать. Нам было лет по восемь, однако я уже тогда была идейная.

– Когда я вырасту, стану примой! – заявила я.

В то время я говорила это всем подряд. Спустя годы все, в свою очередь, принялись твердить мне то же самое.

– Конечно, станешь! – кивнула Ори, но не сказала «я тоже».

– Да, я стану очень знаменитой. Я перед сном каждый день так пишу в дневнике, чтобы сбылось.

– Значит, сбудется.

– А ты?

Она странно посмотрела на меня исподлобья. В воздухе повисла тяжелая пауза, словно она уже тогда чувствовала, что у нее нет будущего.

– Пока не знаю.

Она оглядела парковку.

– Папа не приедет. Забыл, наверное.

– Пойдем!

Я взяла ее за руку. У меня не было подружек, прежде я брала за руку только маму или папу, когда мы переходили через дорогу.

У нее была худая нежная ладошка с прохладной кожей. И тут по нашим ногам чуть было не проехала коричневая машина, оборвав так и не начавшуюся танцевальную карьеру. Нет, это был не отец Ори. Водитель гневно нажал на гудок, выругался через открытое окно. С ума мы сошли, что ли? Смотреть надо, куда идем. Злой дядька уехал, и я рассмеялась. Мы были всего лишь детьми.

Я привела новую подругу к маминой машине и распахнула дверцу.

– Садись!

Интересно, что было бы, если бы нас все-таки сбила та машина или ее отец приехал за ней вовремя…

Теперь Ори мертва. С тех пор прошло десять лет, в моей комнате копошится Сарабет, а у меня, клянусь, такое ощущение, что Ори здесь, рядом, валяется на кровати, задрав кверху длинные мускулистые ноги с натруженными пальцами. Меня вновь охватило чувство тяжелой утраты. Оно здесь, в моей постели, мне спать с ним каждую ночь, пока я не найду в себе мужества столкнуться лицом к лицу с тем, что натворила.

Нет, я не ездила к ней в тюрьму, возможности не представилось. Так я отвечу, если меня спросят. Но правда в том, что даже если бы они не отравились – это случилось спустя три недели с того дня, как ее привезли в «Аврору-Хиллз», – я не уверена, что отправилась бы к ней на свидание.

Что я могла ей сказать?

Сейчас тюрьма «Аврора-Хиллз» закрыта. Я читала в Интернете, что какие-то вандалы изрисовали там стены и выбили стекла.

Дальше ворот у подножия холма родные и близкие погибших девочек не заходят. Я видела фото на каком-то из сайтов. Приезжают не только родственники и знакомые, наезжают и обычные зеваки, и всякие извращенцы. Прошло три года, август на исходе, вскоре туда снова съедутся люди. Внезапно и мне захотелось отправиться – до того, как начнется общий сбор со свечами и молитвенными песнопениями. До тридцатого августа. До того, как я отправлюсь в Нью-Йорк. Да, так и сделаю. И положу кое-что в братскую могилу из плюшевых медведей всевозможных размеров и цветов, которую я видела на фотографиях, среди самодельных открыток с корявыми подписями – их оставляли слабоумные ученики из коррекционной школы по соседству – и сгнивших цветов.