Серж Жонкур - Опасная связь

Было из-за чего биться головой о стену, только вот повсюду, куда бы он ни бросил взор, виднелось лишь его собственное отражение: скрюченное тело, отяжелевшая от влаги одежда, он сам себе становился врагом, сам на себя указывал. Ведь все из-за него самого. Он не мог дольше оставаться здесь. Не мог позволить другим решать его судьбу, это невозможно – свалиться из-за такого ничтожества. У него кружилась голова, он положил руки на колени, чтобы отдышаться, это было сильнее его, но ему непременно надо было подняться, чтобы взглянуть им в лицо, надо было дать по морде этому говнюку, это наверняка будет его последней глупостью, но ему была нестерпима мысль, что его жизнь зависит от этого типа… Он закрыл глаза, делая короткие резкие вдохи, чтобы накрутить себя, чтобы взбесить себя до самого предела, он приготовился проглотить эти три этажа и вломиться в кабинет этого типа, чтобы все разнести там в хлам. Даже если придется обойтись грубо с ними обоими, в нем все клокотало с силой, удесятеренной горячкой и всем алкоголем, выпитым сегодня в полдень. Он вскочил, набирая в грудь побольше воздуха, но получил удар кинжалом в спину, который рассек его изнутри, пригвоздив обратно к сиденью и заставив упасть на колени, боль была такой дикой, что он рухнул на холодный плиточный пол, словно на ледяные осколки замерзшего пруда, воды которого разверзлись под ним и утянули его на дно.

«У скорпиона нет никакого сознания, никаких умственных способностей, никакой формы рассудка, тем не менее, хотя скорпион не размышляет, он умеет сражаться, он убивает, как только на него нападают, собственно, это две единственные вещи, которые происходят в его голове: реагировать и убивать… То же самое касается и крупных животных, когда те оказываются на равнине, где нет ни деревьев, ни кустов, из-за чего хищники больше не могут прятаться, а добыча сама предлагает себя им. Среди этой прекрасной фауны под открытым небом выделяются буйволы, особенно когда они передвигаются стадами в сотни голов, ничто перед ними не может устоять. Но тем не менее, хотя они самые тяжелые и самые сильные из всех быстрых животных, хотя они весят тонну и бегают со скоростью шестьдесят километров в час, и для них есть правило, которое никогда нельзя забывать: ни в коем случае не отбиваться от стада. Разумеется, ни у львиц, ни у гепардов нет ни малейшего шанса против сотен буйволов, которые держатся вместе, выставив рога, и пускают их в ход. И наоборот, стоит буйволу заблудиться, стоит ему отдалиться от группы, отправившись на водопой, если он остается один, можно с уверенностью сказать, что он обречен: львицы или гепарды набросятся на него, и одиночка будет убит».

Никогда он не проводил два дня в постели перед телевизором, тем более что во время праздников весь день крутят только документальные передачи про животных да старые фильмы, а также мультики, но чаще все-таки про животных. Прекрасные кадры, где великолепные звери охотятся, устраивая долгие гонки, где движения больших кошек запечатлены с помощью замедленной съемки, у этого великолепия только одно в голове: сеять смерть, без душевных волнений или стыда и перед камерами. Людовик смотрел все это, не меняя канала, оглушенный дозами опиоидов, которые принимал вот уже два дня, зачарованный этим буйволом, которого рвали на куски со всех сторон, этим одиночкой, который поддался-таки львиному прайду, и, как чувствовалось по интонациям комментатора, это должно было плохо закончиться.

Это Аврора позавчера сходила в аптеку купить ему лекарства. Заодно приготовила ему дозы, которые следовало принять, потому что рецепт был сложный, врач прописал ему парацетамол, кодеин в сочетании с болеутоляющим опиоидом, и еще следовало наклеивать пластыри с добавочной дозой лекарства в случае болей между приемами таблеток, но даже с этими схемами, которые фармацевт написал на упаковках, это осталось для него сплошной эзотерикой, тем более что лекарства изрядно его отупляли.

В течение двух дней он чувствовал себя раздавленным всем, что на него свалилось, куда ни повернись, все его тревожило, все бесило и сбивало с толку: его жизнь, будущее фермы, его матери, эта огромная пустота, которой обернулась его жизнь, эти боли, пригвоздившие его к постели, человек, умерший из-за него, и хаос, который он внес в жизнь этой женщины… Аврора заходила утром. Сказала, что зайдет проведать его вечером или раньше, он уже не помнил. В течение сорока восьми часов он зависел от нее, следил за ее приходами и уходами, из-за боли и сонливости, вызванной всеми этими лекарствами, он уже не мог встать. Он ни за что не смог бы сам дойти до аптеки, ни даже налить себе воды из крана. Почувствовав позавчера этот сокрушительный прострел, он сразу же подумал о рецидиве своей спинномозговой грыжи, но доктор поставил ему диагноз – пневмония. Он этому не поверил, он-то знал, что эта боль – из-за грыжи, которая свалила его, когда ему было двадцать пять лет, вынудив его прекратить регби и из-за которой он провалялся в постели три недели с сериями уколов. Сейчас врач дал ему направление на рентген, уверенный в том, что тут имелись признаки пневмонии. Только и речи быть не могло, чтобы он ради этого вышел из дома, да и в любом случае 23 декабря, накануне сочельника, пройти рентген будет сущим адом – как встать с постели, как дойти до метро, проехать три остановки, отстоять в очереди, назначить повторный визит, снова увидеться с лекарем – у него голова шла кругом от таких забот, его убивало чувство, что он может только терпеть, что он больше ни на что не годен, но главное, из-за того, что устроил чудовищный бардак в жизни этой женщины, наломал таких дров, что больше не способен смотреть ей в глаза. По большому счету он ничего не уладил, а, наоборот, все только испортил, сделал еще гаже, он обложен со всех сторон, как этот старый буйвол, рухнувший перед ним, зубы львят вгрызались в его плоть, но выхода не было…