Сергей Каледин - Записки гробокопателя

— Дайте, — попросил я худым голосом.

Полковник, совершая должностной грех, побоялся отказать умирающему, разжал пальцы.

…С.Каледин собрал все отрицательные факты, всю грубость, всю жестокость и бессмысленность, которые рассыпаны по всем стройбатам страны… В наши дни, столь горячие обострением межнациональных отношений, напечатать повесть «Стройбат» в журнале с громаднейшим тиражом — это значит сыграть на руку врагам перестройки, националистам…

Повесть печатать не нужно. Однако руководство журнала, ссылаясь на демократию и гласность, может опубликовать ее. После чего хорошо бы организовать несколько оперативных рецензий. Лучше бы о ней в печати промолчать, но это маловероятно…

О.А.Финько, член союза писателей СССР

И тут я понял, что, кажется, «Стройбат» напечатают. Слишком уж много дураков, запрещающих его.

Главный редактор был недоволен моим поведением.

— Прекратите самодеятельность!.. Я пятьдесят лет в литературе, а не встречал, чтобы автор так беспардонно себя вел! Прекратите ходить по инстанциям!

Заместитель приоткрыл дверь кабинета и в щель протянул две газеты.

— Что, что такое?! — воскликнул редактор, принимая прессу. — «Московские новости», «Комсомольская правда»!.. Рекламу себе делаете?! Ажиотаж нагнетаете?! Что вы намерены еще делать?

Я тяжело вздохнул.

— Послать телеграмму в Совет Министров с жалобой на Главлит.

— Не смейте! — взвизгнул зам.

Главный, не попрощавшись, ушел к себе в кабинет.

Вечером я приводил в порядок документацию по «Стройбату» и планировал очередные демарши. Пришел сосед. Поинтересовался, слушаю ли я сейчас «Свободу».

Я включил транзистор. «Свобода» голосом Юлиана Панича читала «Стройбат».

— Оля! — заорал я жене на кухню. — Сухари суши!

Но прошел день, два… «Стройбат» дочитали, повторили, а меня еще не забрали. Все-таки другие времена.

В почтовом ящике я обнаружил простенький конверт, в уголке — рыбка «Петушок», каких я разводил в детстве в аквариуме В таких почтовых скромных конвертиках бабушка Липа присылала мне в стройбат потертые рублевочки из своей пенсии. В данном же случае «Петушок» в своем клювике принес письмо Филимонова. Не генерала, не начальника военной цензуры, — просто скромное письмецо, подписанное внизу аккуратно и меленько «Филимонов». Без даты и исходящего номера. Удивительное совпадение с покойной бабушкой: она тоже подписывала письма без даты и географии, по-домашнему: «Бабушка Липа». Правда, в ее письмах всегда была денежка.

«Во время нашей беседы, Сергей Евгеньевич, я объяснил Вам, почему есть возражения против публикации повести „Стройбат“. Но коль вы все-таки прислали в наш адрес письмо по этому поводу, то, видимо, хотите и от нас иметь непременно „бумагу“…»

«Ишь ты, как его повело! — подумал я. — Запросто мог не писать, а ведь написал!»

«…Стройбат в повести — это ежедневные пьянки личного состава, устойчивое человеконенавистничество, высокомерное отношение к туркменам, узбекам, молдаванам… Все они именуются не иначе, как: „чурки“, „хохлы“, „евреи“…»

А тем временем…

А тем временем в журнал прибывали депутации. И какие гости пожаловали!.. И без охраны!.. Заместитель начальника ПУРа генерал-полковник Стефановский, таинственный генерал с голубыми погонами летчика.

Генералы полдня охмуряли главного редактора. Ссылались они не только на свое ведомство, главной препоной они назвали «верха» — союзного идеолога Вадима Медведева, только через труп которого «Стройбат» может выбраться к читателю.

Еще не развеялся генеральский дух, в гости пожаловал начальник управления художественной литературы Главлита Солодин.

Я, естественно, на беседу приглашен не был и решил сам наведаться к Солодину в Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совмине СССР.

Солодин был на месте, велел впустить.

Я поставил на стул возле его стола портфель, вынул из него разжиревшую за полгода хлопот папку с подновленной надписью «Склока». Папка была в три пальца толщиной. Полтора пальца было нажито естественным путем, а нижние полтора незадействованная чистая бумага. Для солидности. Портфель я оставил раскрытым и в его нутре щелкнул зажигалкой.

Солодин заерзал, нахмурился, потянулся к темному нутру портфеля.

— Что вы так забеспокоились, Владимир Алексеевич, там магнитофона нет, одни бумажонки… — трепался я, обкладывая цензора документацией.

Солодин закурил.