Сергей Каледин - Записки гробокопателя

Мишка заржал. Воробей тоже было намерился похохотать, но вовремя вспомнил, что нельзя из-за головы.

Он встал, взял портфель.

— Двигать надо. Валька небось уж бесится.

— Да спи здесь, куда ты пойдешь, поздно… — сказал Мишка.

Воробей вздохнул и поставил портфель на пол.

Воробей стряхнул с табуретки мусор, вытер ладони о робу и присел к столу. Взял с печки высохший трафарет. Очиненным черенком кисточки разбил на три полосы: для фамилии — пошире, для имени-отчества — поуже, а в самом низу — для когда родился-умер.

Фамилия попалась — нарочно не придумаешь: Жмур Михаил Терентьевич. Воробей хмыкнул. На кладбище чего-чего, а этого добра — посмеяться — хватает: Пильдон, Улезло, Молокосус, Бабах…

Воробей клюнул кисточкой в баночку с краской, выжал лишнее о край, оправил волоски.

Писать начал, как всегда, с середины — для симметрии: «МЖ» в одну сторону, «УР» — в другую, «ЖМУР» хорошо лег на сухой теплый от котла трафарет. Буквы получились широкие, разлапистые. Короткая фамилия всегда лучше — не жмешься, что писать некуда, хоть на другую сторону залезай. Один раз так и сделал: на оборотной стороне дописывал — не рассчитал, а переделывать настроения не было. Тетка-заказчица все удивлялась: понятно ли будет. Будет, еще как будет — и всучил ей хитрый трафарет.

Обычно трафаретов на складе не было, а в бюро за ними машину гонять целая история. Обходились.

Собирались старые трафареты из мусора, на худой конец, с бесхозов дергали. Безымянные от дождя, снега и времени. Сваливали их за котлом — пусть сохнут. Ребята с часовни заносили, подберут где — и занесут. Знали, что дефицит.

Высохшие трафареты Воробей с Мишкой жирно красили тусклой серебрянкой и снова клали сушить — теперь уж на котел. Через день-два трафарет шел в работу.

Положено: захоронили, и трафаретик готовый — фамилия, имя, отчество, даты — в свежий холмик, чтоб не путались родственники без привычки и не прихорашивали чужую могилу, и такое бывало. А плата за него, за трафарет, в оплату могильную входит. Там все учтено. Да толку-то, что учтено. Отродясь никто не писал их загодя. На других кладбищах — отрытых, серьезных — писали, а здесь нет. Загодя писать — на окладе сидеть будешь, на пиво не заработаешь, не то что…

Хитрили: вылавливали возвращавшихся после захоронения заплаканных родственников и безразлично напоминали про трафарет… Родственники покорно плелись в трафаретную. А там Воробей или Мишка показывали один на другого: «Вот с художником говорите». Художник нехотя — «Уж так и быть» — соглашался сделать к завтрему: «Что ж вовремя не заказали, сейчас даже и не знаю, смогу ли, — работы много».

Благодарили по-разному: от полтинника до червонца. Однажды золотозубая в драгоценном каракуле ассирийка дала Мишке четвертак: «Выпей, парень, помяни… Какой айсор был!..» Воробей, восемь лет лопативший могилы, глазам не поверил.

Этой зимой он попытался усовершенствовать систему: вылавливать клиентов у кладбищенских ворот или у церкви до захоронения. Задумать-то задумал, да против кладбищенских правил, что и дало вскорости себя знать. Часовня скопом приперлась в трафаретную выяснять отношения. Выяснили по-хорошему: до захоронения — атас, сначала мы клиентов трясем, потом вы трафареты ловите. И чтоб в последний раз. Ребята обижаются. Ссориться нам, Воробей, с тобой ни к чему. И своему студенту скажи, чтоб больше не лез…

Воробей окрысился, но больше для вида — бесстрашие заявить. А какое там, к матери, бесстрашие, когда над правым ухом впадина в два пальца, кожицей вместо кости затянутая, и слуха нет. Подойди сзади да щелкни пальчиком — вот и нет Воробья, пиши ему самому трафарет! Спереди, правда, подходить не стоит…

…- С ним рассчитывайся, он бригадир. — Воробей показал на Мишку.

Женщина протянула трешку.

— Хватит?

— Вполне, — ответил Мишка и сунул бумажку в карман.

— До свидания, — женщина взяла свежий трафарет и вышла из котельной.

Мишка вышел следом — ловить клиентов.

Никого не было. Сытые голуби у церкви лениво поклевывали пшено и теребили хлебные крошки.

Яковлевна прихорашивала могилу молодого подполковника милиции, улыбавшегося с полированного высокого черного памятника.

— Анна Яковлевна, чего с ним случилось? Молодой… — Мишка вычел рождение из смерти. — Тридцать восемь, совсем молодой. Ребята говорят, застрелили…

— А то они знают! Выступал на собрании поговорил, сел и помер. Сердце… так, сижа, и помер.