Сергей Каледин - Записки гробокопателя

…Пришла пора защищать диплом. А защищать-то нечего. Я раз перенес защиту на год, другой… А на третий ко мне в Бескудниково приехала мать с кастрюлями, сковородками, чуть ли не с битой птицей и заявила: «Хочу узнать, не идиот ли ты окончательный, вшивого диплома сделать не можешь. Буду жить у тебя месяц, варить щи, стирать, короче, обслуживать. Не управишься за месяц, ставлю точку: идиот».

Мне стало невесело, ибо уж очень всерьез все это мама залепила.

— Тебе диплом мой нужен, ты и говори, о чем писать, — буркнул я.

Мать подошла к окну, за ним дымила труба мусоросжигающей фабрики.

— Ты вроде на кладбище работал?.. — задумчиво произнесла она.

— Ну.

— Прекрасная интересная тема, не застолбленная.

— Это про покойников-то?! — искренне изумился я.

— Великолепная свежая тема.

— А сколько страниц надо? — вяло поинтересовался я.

— Ну… скажем, пятьдесят.

Я лениво отлистал пятьдесят страниц, на последней внизу зеленым фломастером жирно написал «П…ц». И сел писать.

Как ни странно, к концу месяца я подобрался к пятидесятой странице, спешно поставил точку и показал маме наработанное.

— Не идиот, — кивнула она, собирая скарб. — Неси в институт.

— Вроде здесь… Да, здесь. Окно открой и под вяз уходи. Топор возьми, корней много. Успеешь к одиннадцати? У них без отпевания. Смотри… Копай глубже, специально просили. Не морщись. Не обидят…

Петрович показал Воробью чуть заметный заросший холмик. Торчал воткнутый в него ржавый трафарет. Фамилии на нем не было — сошла со временем.

«Бесхоз толканули. Ясненько… — Воробей проводил взглядом заведующего, воткнул лопату в холм. — Пахоты хватит, подбой под вяз ковырять».

— Воробей! У них колода, не забудь! — крикнул издалека Петрович. Вспомнив, что Воробей не слышит, вернулся. — Колода у них. Шире бери.

— Мать учи, — с поддельным раздражением отмахнулся Лешка.

— Ну давай, — заторопился заведующий. — Кончишь — в контору скажи. А где твой-то, Мишка?

Воробей не расслышал, присматривался к месту. Не очень-то развернешься: сзади два памятника, спереди вяз чуть не из холма растет здоровый… Землю кидать только в стороны. Потом за досками к часовне идти. И Мишка еще запропастился, сучий потрох.

Вчера вечером, правда, договорились, что Мишка с утра задержится: поедет на Ваганьково за мраморной крошкой — цветники заливать. Воробей знал, что быстро Мишка не обернется: пока купит, пока машину найдет, дай бог к обеду успеть. И все-таки психота закипела. И до больницы-то заводился с пол-оборота, ну а теперь до смешного доходило: спичка с первого раза не загоралась, или молоток где позабудет, или свет в сарае потух — глаза сырели, и начинала трясти ярость. И знал, что потом стыдно будет вспомнить, но поделать с собой ничего не мог.

Воробей прикурил новую сигарету от первой, высосанной чуть не до фильтра, языком привычно кинул ее в угол рта: взялся за блестящий, полированный черенок лопаты. Взглянул на часы: полдевятого. Будет к одиннадцати яма, на то он и Воробей.

Он разметил будущую могилу: четыре лопаты — в головах, три — в ногах, и так, чтобы в длину метра полтора, не более. Это окно, чтоб копать меньше. На всю длину гроба потом подбоем выбирать надо. А раз гроб — колода — выше и шире обычного, то и подбой, чуть не с самой поверхности вглубь удлиняя, выбирать придется. И стенки отвесно вести: заузишь, не дай бог, колода застрянет в распор — назад не вытянешь. Летом, правда, еще полбеды: подтесать лопатами землю с боков, и залезет как миленький. А зимой — пиши пропало: земля каменная, лопатой не подтешешь. На крышку гроба приходится прыгать, ломами шерудить. Какое уж тут, на хрен, благоговение к ритуалу. Родичи выражаются, и на вознаграждении сказывается. А попозже и по башке огрести можно. От товарищей.

Воробей с самого начала учил Мишку: когда колода — бери шире, делай лучше, плохо само выйдет, не гляди, что ребята до нормы не добирают, с них спрос один, а с тебя другой — ты временный. Сезон пойдет — друг друга жрать будут, хрящи захрустят.

Без Воробья дорого бы стоила Мишке вся кладбищенская премудрость…

Воробей выплюнул окурок, поправил беретку. Ну, давай, инвалид! Залупи им яму, чтоб навек Воробья запомнили! Жалко, одна могилка на сегодня задана: когда работы мало, и психуешь больше и сон дурной. Ладно. Решил Воробей, раз одна — я ее, голубушку, без ноги заделаю. Точно! Эх, не видит никто!.. Воробей даже распрямился на секунду, посмотрел по сторонам. Вроде никого, а может, он не видит, зрение-то… А, черт с ним! Погнали!