Виктор Попов - Чел. Роман

– Такой-то голос и первый раз за деньги? Нет уж, дудки!

– Тогда что?

– Образуется само собой, – отмахивается родитель.

– А что если поискать дуэт на ближайший экзамен? – интересуется мама, неожиданно радикально меняя ситуацию.

– Заинька, вот оно! Как это мы не подумали! На поверхности же!

Всю зиму и март родители просеивают кандидаток. Прослушивает мама. Папе (у него спектакль за границей) достаются фото. Отобранное в результате сопрано начнет свою работу в понедельник. Сыну о ней пока не известно. Девочка, кстати, будет присутствовать в субботу. Знакомить или не знакомить их сразу после концерта, пока не решено. Но скорее да, чем нет. Мама даже высказывает крамольную для храма мысль, что это можно сделать и до.

– И будет «до»? – каламбурит отец, не соглашаясь с самой идеей:

– Нет. Спугнем только. Больно уж она видная. Где ты ее откопала, заинька?

– Да вы, папенька, я вижу – глаз положили?

– Да что вы такое говорите, заинька? Вместо вас-то? Как можно? За кого вы меня держите?

– За того и держу, папенька…

Родители опаздывают к ужину. Знакомить решено все-таки до. Мама в спальне не без успеха пускает в ход все известные ей рычаги воздействия на отца вплоть до наручников, кожаной маски и плетки.

Не подозревая о принятом решении, Чел отвечает сестрам лишь взглядами. День тишины действительно стартует за сутки. Они уже час как идут. Да, и что он может им ответить? Намекнуть сестрам на их мальчиков? Классических «дрищей» за фортепиано? Сам недалеко ушел. Впрочем, на их фоне и он сойдет за богатыря. Своего худющая флейта как-то, будучи на даче, на себе вытащила на дорогу с обрыва в тридцать метров. Обморок. На нервной почве. Говорят, переиграл. Тот еще поклонник фильма «Блеск» 56 56 «Блеск» – австралийский биографический фильм 1996 года о пианисте Дэвиде Хельфготте, страдавшем шизоаффективным расстройством. . И ведь флейта даже не запыхалась.

«С чего?» – спрашивает про себя Чел, в который раз вспоминая эту прошлогоднюю историю. Тогда он вызывает скорую. И даже едет с парочкой в больницу. До сего дня флейта как дань приносит в дом цветы и шоколадки. Скрипка завидует. Ее пианист не столь щедр. Обмороков с ним не случается. Правда, и играет он хуже. Есть подозрения, что между обмороками, талантом и любовью есть какая-то невидимая связь.

Чел уходит к себе раньше обычного. Пятничная гостиная – будут папины друзья – сегодня не для него. Спать его никто не укладывает. Но если ляжет раньше хотя бы на час, для голоса будет только лучше. На это ему перед уходом лишний раз намекает мама:

– Час сна – час голоса.

Чел размещается с книгой оперных либретто на древнем, ровеснике бабушки, диванчике в стиле «чипендейл». Непосредственно под окном, выходящим на набережную. Смартфон намеренно оставляет на письменном столе. Еще за ужином он дает себе зарок не выходить в Сеть до завтрашнего вечера. Зарока хватает на двадцать минут. Патриотическая нудятина раннего Верди не способствует выполнению обещания. Чел бросает книжку в ноги и забирает смартфон со стола. Падает на диванчик. Приподнимается было вернуть гаджет на место. Но быстро сдается и открывает почту. Пусто. И на ее стене без изменений.

– Почему же все-таки Чарли? – шепчет он в задумчивости. Осекается. Не очень ясно – нарушает ли этот шепот день тишины. Скорее нет, чем да. Но лучше все же не отступать от правила. В конце концов какая разница, почему она Чарли. Важно, почему это его так интересует.

С этим вопросом Чел мечется по закладкам, но отвлечься не получается. Собственно, вариант ответа на поставленный им вопрос у Чела только один. Но непонятно, какое отношение эта девочка может иметь к Чаплину? Да никакого. Тогда почему?

Недолго покопавшись в Сети, он обнаруживает кучу фильмов под названием «Чарли». Все ему не знакомы. Знаменитостей с таким именем еще больше. Поиск соответствия бесперспективен – возможных объяснений слишком много и ни одно из них нельзя назвать приоритетным.

Смирившись, Чел оставляет поиски. Если что-то и можно достоверно выяснить, то только у нее самой. Но вопрос о повторном письме, без ответа на первое, Челом даже не рассматривается. Пальцы – и в особенности ее выходка с языком – не могут быть прощены. Как с этим принципом состыкуется приглашение на концерт, он не может объяснить. Выслал и всё тут.

– Чего теперь жалеть? Она все равно не придет, – подытоживает он вслух, не сразу осознавая, что день тишины впервые за долгие годы нарушен самым бессовестным образом. Поняв свою оплошность, Чел вскакивает с дивана и идет к двери. Прислушивается к разговорам в гостиной. Его голос, выразительный и звучный на сцене, остается таковым и в обычной жизни. Четкая дикция и подача в зал даже при разговорах в столовой. Так что в обычный день его наверняка бы услышали в гостиной, но сегодня она полным-полна людьми с такими же, как у него, принципами. Нечего беспокоиться. Все они, в прямом и переносном смысле, слышат только себя. Разве что сестры через стену. Чел снова прислушивается. Нет. Они в гостиной. Радуют глаз оперных звезд ранней девичьей свежестью. Остается бабушка. Но ее комната далеко. Если только ее ночная прогулка по квартире сегодня не стартовала раньше, что сомнительно. Она терпеть не может папиных друзей. Чел тем не менее прислушивается в третий раз. Хрусталь в гостиной шумит не переставая. Но шороха бабушкиных тапочек не слышно. Значит, пронесло. Нарушенный день тишины остается на его совести.