Алексей Курилко - Земля вращается со скрипом

Чичиков торжественно преподнес мне роскошный фолиант «Мертвых душ». Михаил Николаевич просто сказал, что я могу за май не платить. Понравился мне и подарок Прометея — его автобиография.

Много пили. Пели. Я упорно воздерживался и от первого, и от второго.

Я сижу на подоконнике, и, болтая ногами, наблюдаю за этими людьми. Мне и весело и грустно. Одновременно. Ну что, Ленька, говорю я себе, ты хотел одиночества? Ты этого добился.

Ко мне подходит Одри.

— Грустишь? — спрашивает она.

— Нисколько.

— Хотела тебе кое-что сказать.

— Говори.

— Я выхожу замуж.

Вероятно, я забавен в своем удивлении, Одри рассмеялась, глядя на меня в этот момент.

— За кого? — спрашиваю.

— Ты его не знаешь. Позавчера познакомились.

— То есть и ты его не знаешь.

— Перестань. Мы проболтали с ним шесть часов.

— Где вы с ним здыбались?

— Познакомились в «Музее партизанской славы».

— Чем он занимается?

— Пиратским видео.

— Чем же он тебя привлек?

— Он очень милый.

— Не сомневаюсь. Он так быстро сделал тебе предложение?

— Пока нет. Но ведь это формальность.

— Я тоже так думаю.

Одри уселась рядом со мной на подоконнике.

— Господа! — восклицает Чичиков. — У нас катастрофическое положение — закончилось горючее. Будем бросать жребий, кому идти за водкой?

— Не надо, — говорю. — Я схожу.

— Одного я тебя не отпущу, — объявляет Седой, — я с тобой.

— Убегаешь от меня? — интересуется Одри.

— Это ты выходишь замуж, — напоминаю я.

— Ну, это формальность.

Поздний вечер. Сидим на скамейке с Танилюком. Он пьян. Пьян — вдребезги, в хлам, в лоскуты. Я еще держусь. И на ногах держусь и в рамках приличия. Но если добавлю буквально грамм сто-двести, то последующие часы будут недоступны для завтрашней памяти.

Мы возвращались из супермаркета. Сели отдохнуть. Приговорили бутылочку. И вот сидим. Собираемся с мыслями. А дома нас ждут друзья.

Слышим, топот ног, крики… К нам подбегает паренек лет тринадцати. Черный. Точнее мулат, насколько я могу судить.

— Дяденька, — просит он, — спасите… Говорит на чистом русском без тени акцента.

За ним бегут четверо скинхедов. Не таких, как в кино, прозаичней… Абсолютно бритый только один, по-видимому — главарь, он в армейских ботинках, на шее вытатуированы языки пламени. Вид свирепый. Остальные тоже явно не из консерватории, но этот самый опасный.

Обидно, что Седой потух. А без его физической поддержки мне становится страшно, даже алкоголь в крови не спасает от мандража. Но виду я не подаю. На всякий случай беру пустую бутылку в руку. И незаметно наступаю ногой на ногу Седого. Но тот лишь что-то промычал. Мулатик стоит у меня за спиной.

— В чем проблемы, юноши? — спрашиваю я, подбежавших. А сам думаю: я не дрался уж лет пять, ох и наваляют же мне.

— Слушайте, — говорит бритоголовый, — вы нам на фиг не нужны. Отдайте нам этого Чунга-Чангу, и мы вас не тронем.

— Нет уж, — говорю, — послушайте вы, санитары, мля, каменных джунглей. Если вы свалите, мы вас тоже не тронем.

Четверо парней глядят на меня в полном недоумении, а главарь даже склонил свою бритую башку набок, как это делают собаки, когда видят нечто новое, необычное для них…

Проходит пара томительных секунд. Очень-очень долгие секунды. Секунды длинной в бесконечность. Ах, как не хочется мне получить армейским ботинком в рыло. Это больно. Я помню.

Вдруг резко поднимается Танилюк и как рыкнет громким неожиданным басом:

— А ну срыгните отсюда, подосуки!

Парни опешили. Один из них говорит бритоголовому:

— Да ладно, Шмель, ну их! Они синие совсем. Тот, соглашаясь, кивает.

Они неохотно отходят, но на прощание Шмель указывает на меня кривым пальцем:

— Я тебя запомнил, гнида.

Лишь только они ушли, Седой оборачивается к мулату и заявляет:

— С тебя пузырь, Маугли!

Темнокожий «Максимка» ослепляет жемчужной улыбкой.

— Подосуки? — спрашиваю Танилюка.

— Я переволновался, — признается он. — Сначала хотел крикнуть подонки, потом решил, что суки — будет верней. А оно все как-то совместилось.

— Думаю, их испугало само слово, а не твой грозный вид. Это ж надо. Подосуки…

— Я хочу пива. У меня от волнения все во рту пересохло. Есть на пиво, Маугли?

— Меня Федор зовут.

И вновь демонстрация ослепительной улыбки.

— Федя, мы спасли твой скальп, ты как честный человек обязан угостить нас с товарищем двумя бутылками холодно го пивка.

— Подосуки… — повторяю я вслух, задумчиво. — Что-то очень японское… Может, они приняли тебя за каратиста на пенсии?