Алексей Курилко - Земля вращается со скрипом

Дома только Соня. Лежит на диване, читает. У нее на груди расположился Чехонте.

— Что читаешь?

— Ницше, — лениво отвечает она. — «Человеческое, слишком человеческое».

А я прилагаю нечеловеческие усилия, чтобы не рассмеяться.

Женщина, Ницше и кот. Какое красивое и нелепое зрелище.

— Где наши антагонисты?

— Отправились пить.

— Они так и сказали? Мы отправились пить?

— Нет, они сказали: «Мы пойдем пройдемся по весне».

— Тогда — да, бухать.

Какое-то время я сосредоточенно вслушивался в тишину.

— А почему ты не спрашиваешь, зачем я лечу в Москву?

— Прочитала в Интернете, что тебя номинируют на премию.

— Боже, храни Интернет.

— Надеюсь, ты победишь.

— Я в этом убежден. Полоса неудач осталась позади.

— Ну, с Богом!

— К черту! То есть… да… спасибо.

Отложив книгу в сторону и согнав с груди кота, Соня спросила:

— Хочешь, мы, когда ты вернешься, устроим шикарную вечеринку.

— Кто мы?

— Ну я, ребята, Танилюк… Кстати, он ко мне приставал.

— Это в его репертуаре.

— И почему-то он решил очернить тебя в моих глазах.

— Я привык к предательству Танилюка, оно меня не трогает. И он всю жизнь зарится на моих женщин.

— Разве я твоя женщина?

— Нет. Но ведь он-то об этом не знает. Я молчу, собираясь с мыслями.

— Танилюк несчастный человек. Он считает, что я живу лучше, что удачливее… Я не больно-то далеко от него ушел, но ему кажется: вот будь я на его месте! Когда я работал в театре, он хотел играть мои роли. Из театра я ушел, он получил половину их, но несчастным быть не перестал. Потому что в моей одежде ему неуютно. Его проблема в том, что не знает, чего он хочет, поэтому хочет того, чего хочу или чем обладаю я. Вот и все.

— Жалеешь его?

— Конечно.

— А вот он, — Одри кивает в сторону книги, — пишет, что жалость унижает.

— Кого?

— Что кого?

— Кого унижает? Того, кого жалеют, или того, кто жалеет? — Наверное… обоих…

— Ясно. Учту. Только вот что хотелось бы уточнить… Но она не дает мне договорить:

— Хочешь со мной переспать? Слегка опешив, я отвечаю: — Хочу.

— Что мешает?

— Твой вопрос: «Хочешь со мной переспать?» Так нельзя.

— Почему?

— Не знаю. Я старомоден. Нужны отношения, порыв, обоюдное влечение… А не просто так… Словно закурить предлагаешь.

Одри снова берет книгу.

— Тогда не мешай мне читать. И счастливого пути.

В Москве, особенно в метро, масса узкоглазых лиц азиатского происхождения. Прямо второе нашествие монголо-татарского ига. Победное возвращение Чингисхана.

И много ментов. На каждом шагу. По три-четыре человека. Порой с автоматами. Вспоминается шутка конца девяностых: «Зачем милиционерам раздали автоматы? Чтобы у них никто пистолеты не отнял».

Обидно и смешно, что милиционеры, в основной своей массе, физически совершенно не развиты. С куриными ощипанными шеями. Форма на них болтается, как на огородном пугале. Но наделенные властью они идут, шагают по Москве, как по двору своего родного Мухасранска.

Все говорят, в Москве бешеный темп и злые замкнутые люди. Я второй день в Москве. Люди как люди. И никто никуда не торопится. Живу в Президент-отеле. Роскошный номер. В телевизоре семьдесят каналов. В прихожей холодильник и сейф. В ванной комнате белый махровый халат. В комнате диван таких размеров, что на нем спокойно уляжется половина футбольной команды. За окном над смирной рекой церетелевский Петр Великий, со свернутым трубочкой постером в руке.

Сегодня вечером церемония награждения. А пока я гуляю по столице — ем блины с икрой (их тут делают на каждом шагу), запивая березовым соком. Светит солнце. И на душе светло. По-моему, я даже улыбаюсь встречным людям. Хотя нет, показалось. Но я готов улыбнуться в ответ. Вчера, лишь только поселился, раздался стук в дверь. Я открыл. Вошла девица с большими влажными глазами Бэмби. Рассказала о церемонии. Попросила завтра одеться поприличнее. И быть в лобби гостиницы к восемнадцати ноль-ноль.

— У вас есть вопросы, пожелания? Она достала ручку, раскрыла блокнот.

— Да нет, спасибо.

— На церемонию награждения вы можете кого-нибудь пригласить. Только назовите фамилии, чтобы их пропустила охрана.

Возникла пауза.

— Кого вы хотите пригласить? — настойчиво повторила она. Так, словно у меня пол-Москвы знакомых.

Я растерянно молчал.

— Хотите кого-то пригласить?

— Хочу, — ответил я. — Только вряд ли он придет.

— Не волнуйтесь. Мы уговорим. Кого?