Алексей Курилко - Земля вращается со скрипом

На гастролях в Волгограде, например, я пристал к приехавшим на соревнование боксерам: «А хотите, ребятки, я — простой худенький паренек — сделаю вас всех по-одному. Каждого!» Тьфу, гадость. Слава Богу, эти ребята решили не связываться с явно неадекватным человеком. А то б наваляли так, что я потом всю жизнь бы без грима Квазимодо играл.

Так во всяком случае было раньше.

Самое интересное, что я не люблю пить. И как собака не переношу пьяных людей. Совершенно. Даже слабовыпивших. (Если, конечно, сам не под градусом). А пьяная женщина вообще сразу умирает для меня и как женщина, и как личность.

Минимум раз в год я ухожу в запой. Так получается. Запой у меня длится дней десять.

По злой иронии судьбы три последних раза выпадали на спектакль «Ревизор». Прямо рок какой-то. Чертовщина. Ухмылка Гоголя.

Когда мой Хлестаков опять вышел на сцену здорово «нахлеставшись», у Дуче лопнуло терпение, и, дождавшись моего выхода из штопора, он пригласил меня на ковер.

Я пришел угрюмый, тихий, с мятым лицом и потухшим взором.

На душе было скверно. В голове туман, во всем теле дрожь. Ко всему прочему одолевало раздражение. Я был зол. На себя, на весь мир…

Начал Дуче издалека.

— Леня, ты знаешь, я искренне считаю тебя очень талантливым. Даже больше, я думаю, ты гений.

— Гений, — согласился я, — среди г… и удобрений.

— У тебя не должно быть ко мне претензий. Я даю тебе полную свободу. Тебе позволено многое, на что не может рассчитывать в студии никто. Я десятки раз закрывал глаза на твои срывы, но есть предел и моему терпению.

— Само собой.

— Пойми, я должен принять меры. На меня давят. — Гм…Кто?

— Да в том-то и дело, что почти все… Ведь… — Дуче замялся, притворно смутился, — тебя не любят.

Я не нашелся, что сказать. Я лишь откашлялся и уперся взглядом в его переносицу.

— Надеюсь, ты догадываешься, что у тебя нет друзей?

— Это вы мне рассказываете?

— Тебя боятся, тебе завидуют, тобой восхищаются, но ни один, ни один человек не любит.

— Ну и что?

— Тебя никто не любит, — повторил Нельенов (это было похоже на гипноз), — но самое страшное, что ты сам никого не любишь.

— Нет, — буркнул я, — это не самое страшное.

Самое страшное, когда тебе об этом неоднократно напоминают.

— Многие, очень многие выражают недовольство тем, сколько у тебя привилегий.

— Я их заслужил.

— Я, конечно, понимаю, что они просто тебе завидуют.

— И это я тоже заслужил.

— Вот видишь, даже сейчас ты… высокомерен, хотя я пытаюсь поговорить с тобой по-человечески.

— Я это ценю, — безинтонационно заметил я. Анатольевич обиженно поджал губы. Глаза его, точно в поисках ответа, или скорее очередного вопроса, забегали. Затем, понизив голос, он сказал:

— Карманцева — Елизавета Юрьевна — даже задумывается над тем, чтобы выгнать тебя из театра.

Я догадывался о том, что это пустая угроза. Хотя времена меняются. Кто знает.

— Ей уже дадены такие полномочия?

— Ты можешь остаться, если прилюдно, при всех, извинишься и дашь обещание больше не пить.

— Я не стану этого делать.

— Ты собираешься продолжать пить?

— Нет. Но давать кому-либо обещания я не стану. А уж извиняться тем паче.

— Ты что же, не чувствуешь за собой вину?

— Чувствую.

— Елизавета Юрьевна настроена решительно. Ты должен пойти на компромисс. Иначе она пойдет на принцип.

Елизавета Юрьевна- наш спонсор. Точнее, меценат. Второй год она пытается раскрутить наш театр и вывести на недосягаемую высоту. Она купила помещение в центре города. Благодаря ей у нас появились: офис, сайт, афиши, реклама на радио и телевидении. Билеты на спектакли продаются в театральных кассах города. Актерам и вспомогательному составу платят неплохие деньги. «Черный карат» официально зарегистрирован как творческое объединение. Она спонсировала книгу «Любовь. Мегаполис. Одиночество», в которую вошло два десятка моих рассказов. Она искренне любит театр вообще и наш коллектив в частности.

Так что же мне сложно, что ли, прогнуться перед таким человеком?

— У меня есть предложение!

— Компромиссное?

— Естественно. Значит так, никто никого не выгоняет и все остается как прежде. Даже лучше. Потому что после падения я обычно прилагаю двойные усилия.

— По-твоему, это компромисс?

— По-моему, это больше, чем компромисс, это компромиссна Николай Анатольевич, давайте будем откровенны. Карманцева очень много делает для нашего театра в финансовом смысле. А я в творческом. Представьте, что мы завод. Вы директор, я мастер. В тот день наш завод выпустил некачественную бракованную продукцию. По моей вине. Но увольнять из-за этого меня, мастера, на котором держится все производство вашего завода, — глупо.