Станислава Флешарова-Мускат - Мост над бурной рекой

— Слишком уж хорош сегодня день, чтобы вести такие разговоры, — растерянно улыбнулся Карлос.

— Это верно, — тут же согласился с ним Лукаш.

Доминика садилась уже в автобус, и они прибавили шагу.

— Надеюсь, мы еще увидимся после обеда, — сказал Мануэль.

— Возможно, мы ведь тоже не были ни в синагогах, ни в доме Эль Греко.

— Будем вас искать, пока не найдем, — горячо заверил Яльмар, а Ингрид и Гарриет с удивлением на него покосились.

— Поостерегись! — крикнули они Лукашу. — Слышал, что он сказал?

— Слышал, — с улыбкой ответил Лукаш.

— И ты ни чуточки меня не ревнуешь? — спросила Доминика, когда они сидели уже в автобусе. К счастью, она забыла о размолвке, происшедшей между ними до встречи со шведами и их испанскими друзьями.

— Ревность я оставлю до Варшавы. Среди всех эмоций здесь для ревности не остается места.

— Ладно, давай оставим ревность до Варшавы, — согласилась Доминика. Она снова стала уступчивой и мягкой, как марципан, который сунула к себе в сумку. Опершись подбородком о плечо Лукаша, она старалась заглянуть ему в глаза: заметил ли он это и оценил? — Ты позволишь мисс Гибсон расселить нас в Кордове? — спросила она тихонько.

— Никогда, нигде и никому я этого не позволю.

В огромном ресторане, где был заказан обед для американцев, на белоснежных скатертях уже стояли блюда с закусками и бутылки вина.

— Давай сначала присмотримся, — шепнула Доминика, которую мисс Гибсон посадила рядом с Лукашем за общим длинным столом. Блюда действительно выглядели заманчиво. — Боже! Я голодна как волк!

— А что говорила бабушка? — буркнул Лукаш.

— Бабушка? Моя?

— Твоя, твоя. Ты же сама мне рассказывала. Бабушка говорила, что девушке не пристало проявлять чувство голода.

— Надеюсь, эти американки не разделяют взглядов польских бабушек. — И теперь только Доминика окинула взглядом сидящих за столом. Лицо ее сразу напряглось: напротив нее мисс Гибсон посадила Асмана, оставив с правой стороны возле него место для себя. Слева сидела Сильвия Брук, та самая, что сказала ей в автобусе: счастливая юная пара в любом обществе — это как аромат прекрасных цветов; рядом с Сильвией — ее приятельница Лаурен и пожилая супружеская чета, как видно особо польщенная обществом Асмана. Супруг, наклоняясь то вперед, то назад, чтобы дамы не мешали его разговору с Асманом, приглашал дирижера посетить его конезавод.

— Всего тридцать километров от Сан-Диего. Найти легко, во всем штате знают конезавод Скотта Лестера. Впрочем, я могу приехать за вами на аэродром.

— Я так редко бываю свободен, — отбивался Асман.

— Но когда-то же вам надо отдохнуть. Лично я лучше всего отдыхаю в седле. Три года назад я привез из Польши великолепного жеребца.

— Из Польши? — удивился Асман. — И стоит из такой дали везти лошадей?

— Очень даже стоит. У поляков прекрасное коневодство. Я заплатил за жеребца двадцать пять тысяч долларов, зато у меня есть теперь от него потомство и на всех скачках…

— Скотт, дорогой, — прервала мужа миссис Лестер, явно обеспокоенная болтливостью супруга, — мистера Асмана, думаю, мало интересуют лошади.

— Как? Вы никогда не ездили верхом? — с заметным разочарованием спросил мистер Лестер.

Асман улыбнулся.

— Отчего же. Но очень давно. Еще во время войны, в кадетском корпусе.

— Где именно? — заинтересовался Лестер.

Асман смотрел на Доминику и Лукаша, продолжая улыбаться:

— Знаете, совсем недалеко отсюда. В Африке.

— В Африке? — удивился конезаводчик.

— В Африке, — подтвердил Асман.

Мисс Гибсон, с самого начала с нетерпением слушавшая этот разговор, решила наконец его прервать и подняла бокал с вином.

— За здоровье нашего дорогого гостя!

Асман тоже поднял свой бокал.

— За ваше здоровье, господа!

Вино было превосходным и уж никак не напоминало той кислятины, которую Доминике доводилось пить в Болгарии, где к обеду и ужину подавали по бутылке на двоих, и все в группе уверяли, что, только запивая этим вином жирные болгарские блюда, можно уберечься от расстройства желудка.

— Пусть опьянею, — сказала Доминика Лукашу, — а вина не оставлю ни капли. — И вдруг сменила тему: — Слушай, а что он мог делать в Африке?

— Кто?

— Ну, Асман. Ты же слышал? Что он мог делать в Африке во время войны?

— Американцы и англичане воевали там с немцами.

— Но он сказал, что был в кадетском корпусе. Что это за корпус?

«Рассказал бы я тебе об этом, моя девочка, — подумал Асман, — будь у меня время. Рассказал бы тебе о таких же, как ты… нет, даже помоложе тебя польских девчонках из женского корпуса юных добровольцев; их, помнится, привезли тогда в польский военный лагерь в Кустине откуда-то из Ирака. Постой, постой, где же это было? В Израиле? Да, но тогда это была Палестина, и там находилось в то время командование польских кадетских училищ. Сколько же времени об этом не вспоминалось? Почему не вспоминалось?» Почему только при виде этих двух поляков, сидящих напротив, перед его мысленным взором возникли шеренги польских мальчишек и девчонок в мундирах, зазвучали их голоса, зазвучали сейчас, здесь, за столом, пробившись сквозь долгие годы забвения. Бесконечные разговоры после занятий, за полночь длившиеся репетиции спектаклей, на которых он неутомимо всем аккомпанировал. «Как на зорьке» — кто это пел? Ведь они тогда вместе, кадеты и девушки-добровольцы, поставили даже оперу «Галька». Кто пел арию Гальки? Неся Перелко. Помнится, она очень огорчалась, что у нее нет кос. Она была коротко подстрижена, как и эта юная полька, что сидит напротив меня, правда тогда это не было связано с модой. До войны в Польше так стригли детей в сиротских приютах, а потом — одетых в мундиры девчонок, чьи тонкие шеи трогательно торчали из чересчур широких солдатских воротников, напоминая ощипанные шеи перепуганных птиц. Неся Перелко пережила ту войну. Ей посчастливилось. Так же как и ему. Он получил от нее письмо во время гастролей в Лондоне. Она писала: «Ты помнишь, как целовал меня однажды вечером, когда мы возвращались после репетиции в лагерь из клуба?» Нет, он не помнил. Сколько было этих девчонок, и все они охотно целовались. Нет, он не помнил. Но сейчас чуть ли не въявь ощутил обаяние того вечера, услышал сыпучий, сухой шелест пальмовых листьев над головой, увидел немного испуганные глаза Неси под светлыми ресницами…