Станислава Флешарова-Мускат - Мост над бурной рекой

— Ты испытываешь такую потребность? — спросил Лукаш с неведомо отчего вспыхнувшим раздражением.

— Ах, нет! Но ты же знаешь, с каким почтением я отношусь, например, к твоему отцу…

— Конечно, солидные, хорошо обеспеченные люди…

— Как не стыдно! — обиделась Доминика.

Она отвернулась и с преувеличенным вниманием стала рассматривать старательно уложенную прическу впереди сидящей американки. Та словно это почувствовала: угощая свою соседку шоколадом, вдруг повернулась и протянула плитку, обернутую серебристой фольгой, Доминике.

— Угощайтесь, пожалуйста!

— Спасибо, — растерянно прошептала Доминика.

В Польше по меньшей мере с год шоколада было не достать, если не хватало терпения и сил выстоять за ним в длиннющей очереди. Порой мать приносила коробку шоколадных конфет, преподнесенную ей в больнице благодарным пациентом, но в последнее время, после введения карточек, и это прекратилось. Избегая взгляда Лукаша, Доминика отломила маленький кусочек.

— Не стесняйтесь, пожалуйста, — воскликнула американка. — Я знаю — с шоколадом у вас трудно. У моей подруги родственники живут в Польше. Они постоянно просят прислать им кофе и шоколад.

— Это временные трудности, — Доминика отломила кусочек побольше и не спеша поднесла его ко рту. — Наверняка мы скоро их преодолеем.

— О-ля-ля, — американка улыбнулась, — на это потребуется время. — Меня зовут Лаурен Клайд, — представилась она, — а это моя подруга, Сильвия Брук. Мы обе работаем в библиотеке в Лос-Анджелесе.

— Очень приятно. — Доминика долю секунды раздумывала, стоит ли ей тоже представляться и как сделать это покороче. Потом сказала: — Доминика Якель, студентка. Изучаю художественное ткачество в Академии изобразительных искусств в Варшаве.

— Ах, как интересно! — с вежливым восторгом воскликнули американки.

У Лаурен Клайд было молодое цветущее лицо и совершенно седые волосы. Ее изящная серебристая прическа казалась париком на шаловливом сорванце, которому вдруг вздумалось предстать пожилой леди. Сильвия Брук выглядела значительно моложе ее, у нее были натуральные темно-русые волосы, но во взгляде читался покой достаточно зрелой женщины, знающей жизнь ровно настолько, чтобы не питать в отношении ее ненужных иллюзий.

— Мы рады, что вы оказались с нами, — проговорила Брук, — счастливая юность бодрит, как аромат прекрасных цветов.

— Спасибо, — несколько смущенно ответила Доминика.

Шофер включил радио, мадридская радиостанция передавала утренний концерт. Лукаш повеселел: есть, значит, радио, а следовательно, можно будет послушать последние известия из Польши! Но как это осуществить? Ясно, что хозяин радиоприемника — шофер автобуса. Вывод один: надо завязать с ним добрые отношения, и тогда во время стоянок, когда в машине не будет пассажиров, он позволит ему слушать радио. Но тут есть загвоздка. Гомес — так обращалась к нему мисс Гибсон — вряд ли вполне согласен с тем, что его признали единственным виновником столкновения машин перед отелем. Кроме того, пострадавшие, как правило, не пользуются симпатией тех, по чьей вине — пусть и неумышленной — они пострадали. Возможен такой вариант и в данном случае. Не исключено, что Гомес зол на них, а их присутствие в автобусе отнюдь не доставляет ему удовольствия. И все же надо как-то завоевать его расположение…

На желто-бурых просторах кастильского плоскогорья только редкими оазисами зелени мелькали словно по чудесному волшебству возникшие в этой пустыне сады вокруг вилл и дач, мотелей, ресторанов и кафе. На стенах домов, обращенных к шоссе, издали бросались в глаза аршинные буквы «Piscina» — реклама бассейнов, манящих своей прохладой истомленных туристов. Выложенные бирюзовым кафелем, буквы эти представлялись кусочками неба, сброшенными на выжженную солнцем Месету.

— На первой же остановке искупаемся, — предложила Доминика.

— Не шокировать бы наших спутников.

— Они сами все бросятся в бассейн, вот увидишь. Не зря же мисс Гибсон советовала всем взять с собой купальники.

Хотя в автобусе безотказно действовал мощный кондиционер, трудно было устоять перед соблазном окунуться в прохладную прозрачную воду, распрямить тело в стремительном кроле. Лукаш прикрыл глаза. Ему не хотелось больше смотреть на иссушенную землю, на чахлые пучки травы по обочинам. Все каникулы, а после института — отпуска они всегда проводили с отцом где-нибудь у воды, то на Мазурских озерах, то на море. Нередко — в компании женщин, хотя отец никогда не уделял им внимания больше, чем ему. Геро обладал поразительной способностью с ними расставаться. Но всего лучше бывало, конечно, когда им удавалось сбежать из Варшавы вдвоем. Никем и ничем не стесняемые, они вели раздольную жизнь, спали и ели, когда хотели, порой в самое неурочное время, а главное — целыми днями ходили в одних плавках, натягивая рубашки и брюки, лишь когда шел дождь. Воспоминание о совместных с отцом отпусках пробудило в нем вдруг чувство вины. Нынешний август — первый отпуск, который они проводят врозь. Отец использовал его для поездки в Лиму, а он с Доминикой — сюда. Причем общество Доминики занимало его куда больше, чем отца общество женщин, даже когда он, казалось, был — но ни разу в ущерб сыну — серьезно влюблен. Лукаш решил в Мадриде сразу пойти на почту. А вдруг там ждет письмо отца? Геро знал, когда именно они будут в Мадриде. Письма из Лимы в Варшаву шли две-три недели, в Мадрид — проторенной еще испанскими завоевателями во времена конкисты дорогой — путь был короче.