Станислава Флешарова-Мускат - Мост над бурной рекой

Доминика искоса за ним наблюдала. Этот немолодой человек с припорошенными сединой волосами цвета шотландского терьера представлялся ей полной загадкой. «Нравится или не нравится ему узор на килимах?» Этот узор она скопировала с национальных лемковских [6] Лемки — народность на юго-востоке Польши. тканей, которые видела в одном доме в Бещадах во время прошлогодних своих каникул, и даже сохранила ту же расцветку: желтое и синее-типичное для тех мест цветосочетание, особенно выигрышное на кремовом фоне. И теперь никак не могла понять, нравится или не нравится это американскому дирижеру в ее килимах и отчего, собственно, они вообще привлекли его внимание, ведь такого рода вещи — область совсем не мужских интересов.

— Это народный узор, — пояснила она, — жителей юго-восточной Польши. Я воспроизвела его, конечно, в несколько стилизованном виде.

— Ах, не важно… не важно, — как-то не очень вразумительно прошептал дирижер. — Вы что… хотите продать эти килимы?

— Ну конечно, — еще тише прошептала Доминика, и сердце у нее замерло.

Асман вынул из кармана своей потертой куртки невзрачный и не менее потертый бумажник.

— Я их покупаю. Оба. — Она молчала, и тогда он спросил: — Сколько они стоят?

«Какую, он полагает, я назову цену? — в смятении думала Доминика, — Асман — это не какая-то там американка из Оклахомы! Какую же цену назвать, чтобы его не отпугнуть? Глупо будет, если я, словно какая-то торговка, стану уговаривать его и снижать цену, если она покажется ему слишком высокой. Но ни в коем случае нельзя назвать и меньшую, чем он предполагает. Скажу — пятьсот, пожалуй, это не слишком дорого…»

— Пятьсот, — пробормотала она.

— За один?

И тут Доминику оставило всякое присутствие духа.

— За оба, — ответила она.

Асман чуть заметно улыбнулся. Это не была улыбка торжества по поводу удачной сделки, это была улыбка, адресованная ребенку, каким представилась ему эта маленькая полька со смешными бантиками на плечах. Весьма смекалистая, как самой ей казалось, она в одно мгновение предстала абсолютно не приспособленной к жизни в жестоком мире, в котором нигде и никогда нельзя терять присутствия духа, и особенно в делах денежных.

Асман раскрыл бумажник и стал не торопясь отсчитывать сотенные банкноты.

«Семьсот», — посчитала Доминика. Теперь она поняла, что допустила непоправимую оплошность, уточнив, что имела в виду цену обоих килимов, тогда как американец, наверное, подумал, что только одного. Но отступать было поздно, и она решила перенести это стоически, испытывая, однако, чувство раздражения и, быть может, даже чуточку презрения к себе. Положение тем не менее складывалось щепетильное… Семьсот! Почему он дает ей семьсот долларов?

— Я сказала — пятьсот, — прошептала она страдальчески.

— А я плачу семьсот. — Асман уже не смотрел на нее, его, казалось, интересовали сейчас только килимы, их узор, с самого начала привлекший его внимание. — Они кое-что мне напомнили… — добавил он, помолчав. — Люди беспрестанно спешат, куда-то мчатся, и вдруг появляется нечто заставляющее человека оглянуться. Спасибо вам.

Асман подозвал боя, тот свернул килимы и понес их вслед за ним к лифту. Доминика спрятала доллары в сумочку.

— Слушай, Лукаш, — говорила она вечером, когда они уже лежали на необъятном испанском ложе, слишком просторном для влюбленных. — Слушай, вообще-то день сегодня выдался чудесный. Ах, я знаю, что ты испытываешь при мысли о разбитой машине, по, если нам заменят все это смятое железо на новый фиатовский кузов итальянского производства, отец только выиграет, ведь кузов кое-где начал уже ржаветь, теперь же машина будет как новая. А предложения мисс Гибсон? Вернее, два ее предложения: остаться в Мадриде за счет группы до тех пор, пока не отремонтируют автомобиль, или занять два свободных места в их автобусе и вместе с группой совершить поездку в Толедо, Кордову, Севилью, Кадикс, Торремолинос, Малагу и Гранаду… Согласись — это замечательно?! Что ты молчишь?

— Слушаю…

— Как все это чудесно! Я не хотела тебе говорить, но с отвращением думала, что опять предстоит питаться консервами и жить в кемпингах. Совсем другое дело — оказаться в группе американских туристов! Мы же ведь согласимся, правда? Какой смысл столько дней торчать в Мадриде?

— Как решишь.

— Лукаш!

— Что, любимая?

— Почему сегодня нам не так хорошо, как вчера? Казалось бы, должно быть еще лучше, ведь я получу компенсацию за пустяковую царапину, которая почти совсем не болит, да и за килимы отхватила целых семьсот долларов… Мне так хотелось угостить тебя роскошным обедом или ужином… А ты отказываешься.