Станислава Флешарова-Мускат - Мост над бурной рекой

— Я уже с ним говорил.

— Попробуй еще раз. Может, теперь тебе удастся его уговорить.

— У меня нет уже времени. Сейчас мы любуемся тут фонтанами, потом — сразу обед, до аэропорта ехать бог знает сколько, и самое позднее в половине третьего я должен сидеть в такси.

— Я отвезу тебя, — говорит Сибилл, — а поговорить с отцом можешь и здесь.

— Мне нельзя волноваться перед матчем.

— Милый! — Мисс Гибсон берет Джека под руку и нежно к нему прижимается. — Ты обязательно выиграешь! Ты в прекрасной форме, в прекрасной!

— Сады Хенералифе, — торжественным тоном начинает Хуан, и вся группа сразу окружает его, — это летняя резиденция королей Гранады…

Асмана в группе нет. Джек находит отца одиноко сидящим в стороне ото всех у пышно цветущего куста. Джереми протягивает ему руку, они здороваются как случайно встретившиеся знакомые, не озабоченные никакими общими проблемами.

— Как спалось?

— Спасибо, хорошо, — отвечает Джек, — а тебе?

— Тоже хорошо.

— Мы, собственно, так и не успели как следует поговорить, а мне сразу после обеда нужно лететь обратно в Лондон.

— Когда вернешься в Штаты?

— На этой же неделе и вернусь.

— Ко мне не заедешь?

— Мог бы и ты приехать в Лос-Анджелес.

— Я приеду в декабре, у меня предстоит там концерт.

— Что будешь исполнять?

— Вторую симфонию Малера — «Симфонию Воскресения».

— «Симфонию Воскресения», — повторяет Джек, не вкладывая особого смысла в название симфонии, но Асману кажется, что в голосе сына звучат ноты осуждения. Вторую симфонию Малера он часто исполнял после смерти Гейл. Эта музыка смягчала и притупляла отчаяние, вселяя надежду; в ней было столько истинно человеческого — миллиарды голосов и океаны слез, ни одна боль в ней не кажется больнее другой, рука всеобщности сглаживает всякую чрезмерность, уравнивает в страданиях, ниспосылает утешение…

Джеку, который вот уже несколько часов пытается одолеть внезапное сумасбродство отца, такой выбор репертуара мог бы показаться навеянным болезненным состоянием. Но младший Асман не подвержен рефлексиям и после недолгого молчания заключает:

— Ни один композитор не способствует так успеху дирижера, как тот, который сам был дирижером, правда?

— Да, — соглашается Асман с облегчением. — Именно это я всегда принимаю во внимание. Так ты заедешь в Филадельфию?

— Миссис Скарпид слишком хорошо готовит. А мне нельзя прибавлять в весе ни на грамм.

— Ты, пожалуй, похудел с тех пор, как я видел тебя в последний раз. Постой, где это было?

— В Нью-Йорке, ты тогда выступал с «Онегиным» в «Метрополитен-опера». Когда ты снова будешь там дирижировать?

— В феврале будущего года. У тебя уже есть какие-либо планы на февраль?

— Несколько матчей. Хотя не исключено, что в феврале я смогу быть в Нью-Йорке.

Асман обнимает сына за плечи, и они идут рядом вдоль канала, облицованного мрамором и увенчанного султанами фонтанных струй.

— А как бы ты отнесся к предложению махнуть нам вместе прямо отсюда домой и отдать себя во власть миссис Скарпид, которая станет своим «сладеньким голоском» приглашать нас «отобедать» и закармливать супами со сметаной, бифштексами и кремами. Мне тоже нельзя прибавлять в весе ни на грамм, но я порой ради душевного покоя уступаю ей и запихиваю в себя все, что так аппетитно и мастерски — это ты должен признать — она наготавливает, а если я не ем, смертельно обижается. А помнишь, ведь мама как-то умела с ней ладить. Когда нам невмоготу было все съесть, она извинялась и целовала ее. Интересно, что бы подумала миссис Скарпид, если бы я вдруг ее поцеловал? — Оба смеются, они идут обнявшись, столь не похожие друг на друга: Джек — с открытым спокойным лицом Гейл, и отец — темноволосый, с восточными асмановскими глазами и славянскими скулами Яся Стшеменьского.

— Кто знает, может, и удастся заскочить на недельку, — сонным голосом соглашается Джек.

— У меня будут только репетиции с оркестром и лекции в институте, а всю вторую половину дня мы могли бы проводить дома. Вот бы Том обрадовался!

— Он меня исцарапал, когда я заезжал в последний раз.

— Потому что отвык от тебя — лучшее доказательство того, что редко бываешь дома.

— Хорошо, отец, — говорит Джек, — поедем домой вместе в феврале.

Ему вдруг становится как-то покойно и хочется сейчас уснуть сладко по-детски, как прежде, когда отец клал ему руку на ухо и это мгновенно его усыпляло.

— Поедем домой вместе, — повторяет Джереми.