Зоя Туманова - Розы в ноябре

В городе и кроме нее нашлись знакомства, быстро завязались новые, — кому не лестно, если на очередной «междусобойчик» или концерт «маг-музыки» придет знаменитый Громов?

Он шел — если Ася соглашалась пойти с ним. Красиво, со вкусом и чувством меры — ел, пил, танцевал, овладевал всеобщим вниманием. И все чаще Ася ловила на себе его упорный, изучающий взгляд.

Рассыпать комплименты Громов не любил: «Знаю им цену!» Но однажды сказал Асе:

— Помнишь «Метаморфозы» Овидия? Нечто подобное произошло и с тобой: как будто вылупилась из скорлупы. Из своей скорлупы маленькой деловой женщины, в строгом костюмчике, в очках и с давно не модным «Гаврошем»… Тебе идет эта вольно разметавшаяся прическа, и хорошо, что бросила очки, кто бы разглядел такие тревожные, летящие ресницы?

Словом, наговорил; после Ася чуть не час разглядывала в зеркале свое отражение, узнавая и не узнавая: я ли это? Сияние, мерцание глаз — и смутная улыбка, и наклон шеи, словно бы в истоме счастья? Жаром обдала мысль: «Если б Андрей увидел меня такой! Ведь при нем — деревенею, еле-еле плавниками шевелю…»

Но обо всем этом, должно быть, не стоило так много думать; Громов есть Громов: живя, он играет, привязываясь к людям, глядит на них аналитически, чтобы из подсмотренных черт и штрихов заново воссоздавать жизнь на сцене. Главное — приезд Мастера, действительно, всколыхнул всех, интерес к драмстудии и ее будущей постановке разгорелся до степени обжигающей…

…Снова три хлопка. «Не спать, не спать! Ася, еще раз, после реплики служанки „О конюшем брата, о Франце“…»

«Пожалуй, говори мне о Франце».

— Прекрасно, только еще больше презрительного равнодушия… лишь дойдя до отупляющей скуки, высокородная дама позволяет говорить ей о конюшем. Ну, еще раз! «Пожалуй, говори мне о Франце»…

Дерзко, неожиданно, непокойно проходит репетиция. Но почему так долго? За окном дотлела сизость сумерек, погустела синева. В ней повисла звезда, огромная, переливчатая, словно коронный бриллиант.

А Громов, кажется, только еще вошел в азарт: «Перерыв, потом продолжим!»

…Дождется ли ее там, в библиотеке тот, кто сказал: «Корни пущу, а не уйду!»

…Весь день, весь мир, вся кровь — звенит эхом этих слов…

— Асенька, идем на балкон, я должен накуриться и выговориться.

Она ощутила давно забытое — как бережно и властно рука мужчины поддерживает локоть, направляет, ведет…

Свежесть вечера, как вода, омыла разгоряченное лицо. На балконе было темно, алел точкой огонек сигареты, звучал бронзовый баритон:

— Оказывается, надо растормозиться, и найдешь динамику новых решений! Что ты молчишь? Ты недовольна мной?

— Все идет прекрасно…

— Да? Я тоже чувствую… И люди. Замечаешь, как тянутся к нам? Для многих это способ обрести голос. Обреченные на немоту условностями, рационализмом, они чужими словами хотят выплеснуть свое, в чужих чувствах обрести недополученное в жизни…. С тобой разве не так?

— Может быть…

— В тебе многое остается неосуществленным. Ты даровита. И эта нежность, не находящая объекта… Талант любви должен реализовать себя, как и всякий иной… Послушай, — он перебил сам себя, — я разглагольствую, а ты зябнешь…

… И вот уже на ее плечах — роскошная куртка, подбитая чем-то шелковисто-невесомым. А вместе с курткой — горячая, твердая рука. Сухие губы обожгли щеку…

Окаменев от неожиданности — опомнилась тут же. Рванулась, выскользнула. Стояла у парапета балкона. Кровь бешено гремела в висках…

Он тихо засмеялся:

— Ты ведешь себя так, словно билет в рай уже куплен… Зачем? Ты свободна… Я тоже свободен, ты же знаешь, у Клавы никогда не было иллюзий на этот счет… К чему этакий моральный максимализм?

— А почему должен быть минимализм? — пробормотала Ася.

Он продолжал, не слушая:

— Женщина без любви — неокликнутое эхо. Зачем грабить себя? Что тебя удерживает? Компрометация репутации? Ты ведь всегда умела жить по себе, а не по людскому мнению…

И он замолчал, ожидая. Потом сказал:

— Ну, дай хоть поцелую — один раз… На счастье!

Ася молчала. Застыла, вжалась в холодный камень…

— Бедняжка, да ты попросту влюблена! — воскликнул Кирилл Андрианович. — Кого ты могла тут найти себе — не представляю!..

…Он еще раз попытался, хотел проводить ее, она отказалась, — «домиком» сломались его собольей пушистости брови, скорбно искривился прекрасный рот, но она уже бежала, летела, исчезла…

Мелькали муаровые разводы дубовых панелей, смугло-пламенные отсветы меди и бронзы. Мелькали открытые и полуотворенные двери. Отрешенные от мира, стынут шахматисты. Девушки в туниках у балетного станка, трепет и взлеты их невесомых одеяний. Кипенье танцзала — шейк ли, джерк ли, что там еще. Глаза, руки, плечи, взвихренные волосы, бешеные ритмы, хлопки и чей-то восторженный голос: «Соблюдай интервал!» Наконец-то — тишина и безлюдье длинного коридора…