Михаил Черкасский - Сегодня и завтра, и в день моей смерти

Надо ехать в Москву, срочно. Без слов так решаем, потому что в Нейрохирургическом ничем не смогли нам помочь — бетатрон на ремонте. Вот теперь уж не только те, которые в зале, но и мы здесь, на сцене, видим, для чего же меняли тогда декорации.

А билетов, разумеется, нет. Сколько поколений в землю легло, а все то же и то же: вездесущий, всеобъемлющий Дефицит. Не было, чтоб купить билет — достать надо, даже зимой. Лина великодушно едет вместо меня. "Не дали? И по справке? Ах, Сашечка, хорошо, я сейчас покормлю Толю и подъеду к тебе на вокзал. Нет, справки не надо".

Возвращаюсь домой и первое, что услышал: "Папа, ты достал билеты?" Ах, доченька, и ты уже знаешь это неистребимое слово. Неужели так всегда будет? В последние годы говорила Тамара: "Как мы жили бедно, просто нище, ты знаешь. Без отца, втроем на рабочую ставку мамы, но она верила, свято, ждала светлого будущего. Умерла, не дождавшись. А теперь я. И, если б жила Лерочка, она бы тоже ничего не увидела".

День, другой, и под вечер бодрый голос Анны Львовны возвещает в трубке: "Саша, у меня для вас приятные новости: только что звонили из Москвы, сказали, что винкристин уже в "Правде"". — "Да что вы!.. Невероятно!" — "Да, да, Сашенька, — грустно вздохнула, — я же вам говорю: на свете очень много хороших людей".

Я и сам всегда верил в это, но в тот вечер я видел другое. Ту землю, те бескрайние воды, ту высокую толщу неба, навалившуюся на них, которые отделяли нас от Нью-Йорка. И вот по какой-то жилочке просочился SOS. Я знал этот текст, составленный Анной Львовной Ильиной: "Умирает семилетняя дочь ленинградской журналистки Лера Лобанова. Для спасения девочки срочно нужен винкристин". Мы могли думать о том, как все будет, мы могли знать, чего стоит твоя болезнь, но — в душе, не словами, лишь беззвучными крыльями летучих мышей. Но когда пред тобой эти буквы, когда звучат и звучат эти самые страшные, немыслимые слова: умирает Лера Лобанова… И глядел я вдаль, через воды, земли, версты, и одно оседало в душе — безысходность, боль. И обида. За тебя: что все это о тебе. И что все, даже самые лучшие в мире люди, смеют так о тебе. Вот куда-то спешит на оптовый аптечный склад Евин муж, вот и Гена Орлов, правдист, отсылает кошмарную нашу депешу в Москву. И сам Ратиани, окончив деловой разговор, просит собкора. А тот, взмыленный, быть может, чертыхнувшись в душе, обещает. И точно, кто-то едет домой к Еве. Кто-то будет переправлять, везти в самолете, встречать, доставлять. Так доступно лишь Физикам мира. Так боролись за жизнь Льва Ландау. Но мы-то им кто? Мы, козявки, имя которым — миллиард.

Взяли у тебя биопсию — вырезали из носа кусочек того, что забило. И пробирочку эту отнесла в лабораторию патанатомии Лина. "Если плохо, — говорила мне осенью со слов Жирновских соратников, — они глушат химией, эндоксаном". Две ампулы дала какая-то добрая тетя Инна, с которой тут же, в морге, в патанатомии, Лина свела краткую, словно фейерверк, дружбу, остальное предстояло самим добывать. Но и здесь Лина — там, в Москве, достала еще несколько штучек.

"Все на этом свете есть либо испытание, либо наказание, либо награда, либо предвидение", — говорил устами Вольтера ангел Изерад. Наградой (вполне бесполезной) нам был винкристин, испытанием — твои муки, наказанием — наши надежды, а предвидением — Жирнов. Тот самый душевный Лев Адамович, который сказал, что "симпатобластома этого не дает. — И предрек: — Вы увидите, что после двух-трех уколов опухоль почти исчезнет".

Да, из Москвы приходили добрые вести. Глаза не слезились, оба, и — о, чудо! — задышала правая ноздря. В общем, долго ли, коротко ли, но настал день, когда и гистологи там, в Москве, должны были вырастить нашу смерть.

"Саша, здравствуйте… — позвонила Анна Львовна, и почудилось, что вздыхает. — У меня на работе Лина, только что мы разговаривали с Тамарой, — помолчала. — У Лерочки ретикулез". — "Это плохо?" — "Не знаю, вот Лина сейчас будет звонить, узнавать".

Ретикулез, ретикулез — пытался вспомнить что-то отдаленно знакомое. И не выдержал, сам позвонил. "Анна Львовна". — "Да, Сашенька… вот, передаю трубку Лине…" — не могла говорить. "Саша, только что я звонила Людмиле и Зое… они говорят, плохо. Это опухоль, которая из соединительной ткани. И еще она сказала, что это системное заболевание".

Системное… как лейкоз, лимфогрануломатоз — необратимое.

— А еще что?.. — и вдруг вспомнил, заорал: — Нугзари!.. Нугзари! Ретикулосаркома!.. Саркома, саркома!..

— Да, Саша, да… — взяла трубку Анна Львовна. — Но еще есть винкристин, еще… — хлюпала рыдальческим басом. — Тамарочка сказала, что и вторая ноздря дышит. И слезок уже нет. Саша?.. Сашенька, где вы? Еще ничего не потеряно. Мы будем узнавать, мы все сделаем. Саша, берите пример с Тамары…