Филип Рот - Заговор против Америки

Вот каким образом мой двоюродный брат собирался обзавестись шелковыми костюмами от дорогого портного и взять на себя почетную ответственность лично препровождать за ресторанный столик таких крупных шишек, как коррумпированный мэр Джерси-Сити Фрэнк Хейг, чемпион Нью-Джерси в полутяжелом весе Гас Лесневич, король рэкета Мое Далиц из Кливленда, его коллеги Кинг Соломон из Бостона и Майк Коэн из Лос-Анджелеса и даже сам Мейер Лански по прозвищу Башка, когда им случится съехаться в Филадельфию на гангстерскую сходку. И, разумеется, регулярно, в сентябре каждого года, приветствовать только что коронованную Мисс Америка со всей ее вусмерть перепившейся свитой. Обласкав и приветив каждого из дорогих гостей и посулив им небывалого качества омаров, Элвин щелчком пальцев должен был дать понять официанту, что прием и на сей раз произойдет за счет заведения.

Одноногий будущий зять Шарика вскоре обзавелся и собственным погонялом — Модник, — присвоенным ему, как Элвин без устали повторял всем и каждому, Алли Штольцем, претендентом на титул чемпиона мира в легком весе. Элвин и приехал-то из Филадельфии навестить Штольца, который, подобно Гасу Лесневичу, был уроженцем Ньюарка, — ну а уж заодно — прибыть со своей Минной к нам на званый ужин. В мае прошлого года Штольц проиграл в Мэдисон-сквер-гардене пятнадцатираундовый бой чемпиону и готовился нынешней осенью, тренируясь у Марсилло на Маркет-стрит, к ноябрьскому поединку с Красавчиком Джеком, успех в котором должен был позволить ему бросить вызов Типпи Ларкину. «Как только Алли пройдет Красавчика, — объяснил нам Элвин, — между ним и титулом останется только Ларкин, а у Ларкина — стеклянная челюсть».

Стеклянная челюсть. Стрелки. Разборки. Разводки. Братва. В чем фишка? Не просекаю. Вашу тачку пора в утиль. Элвин теперь не только выражался, но и говорил совершенно по-новому, с колоссальной бравадой, — и моих родителей это явно расстраивало. Но когда он с восхищением отозвался о щедрости Штольца: «Алли сорит баблом не глядя», мне тоже захотелось почувствовать себя острым перцем — и, придя в школу, я не преминул щегольнуть новым синонимом слова «деньги».

На протяжении всего ужина Минна помалкивала, хотя моя мать и пыталась разговорить ее; меня одолела робость; отец не мог думать ни о чем, кроме взрыва в синагоге, прогремевшего в Цинциннати накануне ночью, и погрома в еврейских лавках, прокатившегося по городам Америки, расположенным в двух часовых поясах. Вторую ночь подряд он не ходил на работу к дяде Монти, чтобы не оставлять нас на Саммит-авеню без защитника; брат, понятно, разозлился на него, но отцу сейчас было не до этого: на протяжении всего застолья он то и дело удалялся в гостиную послушать по радио самые последние известия о том, что происходит в стране после — и как следствие — похорон Уинчелла. Элвин меж тем болтал только о своем Алли и о его претензиях на титул чемпиона мира, как будто чемпион-легковес родом из Ньюарка представлялся ему венцом творения. В нем не осталось ничего от человека, который добровольно пошел воевать с Гитлером и потерял ногу. Совершенно стерлась черта, некогда разделявшая его с Шуши Маргулисом, и, напротив, возник непреодолимый барьер между ним и нами.

Впервые увидев Минну, я подумал о том, сообщил ли ей Элвин, что он калека. Мне не пришло в голову, что как раз ее собственная ущербность превращала ее в единственную женщину, которой Элвин мог бы поведать о своем несчастье, — и, понятно, я не мог догадаться о том, что Минна является живым доказательством отсутствия у моего двоюродного брата-инвалида успеха у женщин. Именно увечье Элвина и позволяло Минне удерживать его — особенно в последующие годы, начиная с 1960-го, когда Шапп умер, ничтожный брат Минны занялся игральными автоматами, а Элвин, став полновластным хозяином сети ресторанов, пустился в перманентный загул с самыми дорогими проститутками двух штатов. Как только колобашка ломалась, начиная кровоточить и нагнаиваться, — а происходило это как следствие его бесшабашного образа жизни частенько, — Минна тут же брала власть в свои руки и первым делом запрещала ему надевать протез. Элвин говорил ей: «Да брось ты, не беспокойся, само пройдет», но она оставалась непреклонна. «На эту ногу нельзя ступать, пока ее не починят». Под этой ногой она подразумевала протез, который вечно, по выражению протезистов, которому Элвин научил меня, когда мне еще не исполнилось и девяти лет, терял ходибельность. Спустя время, когда Элвин набрал лишний вес и протез поэтому ломался все чаще и чаще, а значит, оставаться одноногим калекой ему приходилось порой долгими неделями, Минна в летнюю пору возила его на пляж и, сама оставаясь под тентом и совершенно одетой, часами следила за тем, как он барахтается в целительном иле, подныривает в набегающую волну, заплывает далеко от берега на спине, взметает тучу брызг, а потом принимается пугать отдыхающих, внезапно очутившись на берегу и с душераздирающим криком «Акула! Акула!» указывая на свою культю.