Филип Рот - Заговор против Америки

Приверженцы Бенгельсдорфа советовали ему не снисходить до открытого участия в грязной афере, связанной с именем Уолтера Уинчелла, однако, побеседовав в Белом доме без какой бы то ни было огласки с Первой леди, попросить у нее заступничества за тех ни в чем не повинных евреев, которые сейчас платят по всей стране трагическую цену за возмутительное поведение ренегата и провокатора, цинично подстрекающего полноправных американских граждан, живущих в крупных городах, паразитируя на их атавистических страхах почувствовать себя, как в осажденной крепости. Сторонники Бенгельсдорфа представляли собой влиятельную клику богатых, высокопоставленных и давным-давно ассимилировавшихся евреев главным образом немецкого происхождения. Многие из них родились в богатстве и роскоши и оказались первыми американскими евреями, закончившими привилегированные частные школы, а затем и университеты, входящие в Лигу плюща, где, в силу своей тамошней малочисленности, плотно общались с неевреями, завязав на всю жизнь общественные, политические и деловые контакты, — причем и относились к ним там (или, по меньшей мере, им так казалось) как к равным. Эти привилегированные евреи без малейшего предубеждения восприняли разработанные ведомством рабби Бенгельсдорфа программы, призванные, как им казалось, помочь еврейской неассимилированной бедноте достичь большего мира и согласия с американскими христианами. Их даже раздражал тот факт, что евреи вроде нас продолжали жить в крупных городах кучно, в своего рода добровольных гетто, из страха перед преследованиями и погромами, которые раз и навсегда отошли в прошлое. Высокий имущественный и образовательный ценз помогал им поверить в то, что евреев, не столь богатых и культурных, христианское большинство населения недолюбливает главным образом из-за этой исторической упертости местечкового еврейства, из-за присущей ему клановости, а вовсе не из-за собственных национальных и религиозных предрассудков; верили они и в то, что еврейские общины вроде нашей складывались не в результате дискриминации, а исключительно в силу многовековой традиции. Разумеется, они понимали, что и в Америке есть отсталые люди, исповедующие насильственный антисемитизм то ли как религию, то ли как всепоглощающую страсть, но это казалось им всего лишь дополнительным доводом в пользу усилий, прилагаемых директором департамента по делам нацменьшинств к тому, чтобы евреи, проживающие в добровольной самоизоляции, позволили хотя бы собственным детям влиться в американский мейнстрим и перестать быть теми самыми карикатурными жидами, которых, собственно говоря, и ненавидят антисемиты. Эти высокопоставленные и в высшей степени самоуверенные еврейские богатеи ненавидели и презирали Уинчелла именно потому, что этот жалкий кривляка сознательно провоцировал христиан на ту самую враждебность по отношению к евреям, которую они собственным безупречным поведением в кругу друзей и коллег-христиан старались сделать пренебрежимо малой.

Кроме рабби Принца и бывшего мэра Элленстейна в комитет вошли руководительница программы американизации детей из иммигрантских семей в системе школьного образования Ньюарка — и жена ведущего хирурга больницы «Бейт Исраэль» — Дженни Данцис; начальник городской Службы обеспечения, сын учредителя компании «С. Плаут и К°» и избранный на десять сроков подряд председатель Ассоциации Брод-стрит (объединяющей владельцев магазинов в центре города) Мозес Плаут; видный владелец недвижимости, бывший президент Ньюаркского общества еврейской благотворительности и неформальный лидер коммуны Михаил Ставицкий; главврач больницы «Бейт Исраэль» д-р Юджин Парсонетт. Главного ньюаркского мафиозо Лонги Цвилмана в комитет не пригласили — и это никого не удивило, хотя Длинный был человеком богатым, чрезвычайно влиятельным и едва ли более склонным, чем тот же рабби Принц, терпеть антисемитские выходки со стороны тех, кто, под предлогом ответа на провокацию со стороны Уолтера Уинчелла, уже готов был приступить к реализации первой фазы окончательного решения «еврейского вопроса» по Генри Форду.

Лонги выступил в одиночку, пообещав городским евреям, что, если власти города и штата, вопреки гарантиям, предоставленным комитету во главе с рабби Принцем, поведут себя в ходе ожидающихся беспорядков столь же малодушно, как полиция Бостона и Детройта, без защиты они тем не менее не останутся. Старший из братьев Апфельбаумов по прозвищу Пуля — главный рекетир Цвилмана — получил от него задание подстраховать благородную деятельность Комитета озабоченных, собрав неисправимое еврейское хулиганье, главным образом уже вылетевшее из школы, вооружить его и соответствующим образом подготовить так называемых «еврейских полицейских». Это хулиганье, лишенное каких бы то ни было идеалов, начинало выламываться из общих рядов учащейся молодежи уже где-то с пятого класса, надувая как воздушные шарики презервативы в школьном туалете, затевая драки в автобусе № 14 и устраивая массовые побоища у входа в городские кинотеатры; родители запрещали своим сыновьям водиться с такими парнями, а те, достигнув двадцатилетия, становились распространителями лотерейных билетов, поступали на службу в тир или принимались мыть посуду на кухнях дорогих ресторанов. Большинству мальчиков школьного возраста они были известны главным образом благодаря своим внушающим трепет прозвищам: Нусбаума звали Львом, Киммельмана — Кулаком, Джерри Шварца — Здоровым, Брейтбарта — Безмозглым, Глика — Глюком; кроме того, считалось, что коэффициент умственного развития у каждого из них представляет собой двузначное число.