Альваро Помбо - Остров женщин

Неожиданно та часть моей души, которой в детстве и юности не давало проявиться страстное восхищение мамой, тетей Лусией и всеми прочими, пришла в неистовство и побудила меня к действию, словно броская реклама или зазывное объявление. «Никакой путаницы не было, — сказала я себе, — тетя Лусия никогда ничего не путала, и сейчас тем более. Она нарочно употребила одно и то же слово „отец“ по отношению к двум разным людям, чтобы я сразу это заметила и поняла, что в этом слове заключена какая-то ловушка. Но что она хотела сказать? Она ведь не сумасшедшая». Бормоча эту последнюю фразу я вышла из комнаты, перешла дорогу, вошла в дом тети Лусии и постучала в дверь ее спальни, где она обычно проводила утро, сидя с сигаретой перед зеркалом и легонько массируя себе скулы. Как я и предполагала, она в халате сидела перед зеркалом. Потушив в пепельнице одну сигарету, она тут же закурила новую.

— Тетя Лусия, что ты имела в виду, когда говорила о моих двух отцах? Ты никогда ничего не путаешь, а тогда мне показалось, что ты перепутала Габриэля и Фернандо. Во всяком случае, и того и другого ты называла моим отцом. Что это за ерунда?

— Значит, ты считаешь, я ничего не путаю? Конечно, я никогда ничего не путаю. Странно, что ты только сейчас это поняла…

Я замерла, завороженная видом тети Лусии. Она словно очнулась и вышла на освещенную сцену, и кто-то слегка подрумянил ей щеки, и сделал точеной фигуру, и заставил помолодеть. Быстрым рассеянным жестом она провела щеткой по волосам, будто внезапно собралась куда-то идти, и сказала:

— Что смотришь, племянница? У тебя вид как у дрозда, когда он взъерошит перышки. Ты ведь не глупая, совсем не глупая. Не глупая и не наивная, но и не проницательная. К тому же ты чересчур ласковая и привязчивая, чтобы с ходу во всем разбираться. В общем, не слишком понятливая.

Последняя фраза ужалила меня, как оса, и я пошла в наступление:

— Говоришь, я не слишком понятливая, а раньше говорила, что я гораздо умнее брата и сестры, ты при них это говорила. Почему же я вдруг стала такой непонятливой?

— Не имеет значения, да и тогда я это говорила просто так.

Тетя Лусия погасила только что зажженную сигарету и закурила новую. Руки у нее дрожали, как в тот раз, когда она рассуждала о тете Нинес и чашка с чаем приплясывала на блюдце, но ни тогда, ни сейчас это не свидетельствовало о ее возбужденном состоянии. Чем спокойнее она была, тем более возбужденной казалась. Она не притворялась, просто возбуждение прекрасно уживалось в ней с холодной трезвостью ума. Мне казалось, с годами в ее организме выработалась своеобразная координация, напоминающая картезианское параллельное существование двух субстанций: между тем, что она чувствовала и думала, и тем, что она говорила и делала, не было ничего общего, наоборот, движения и мысли словно соперничали друг с другом.

— Вряд ли ты говорила просто так, тетя Лусия, ты никогда ничего просто так не говоришь. Когда я была помоложе, я в это верила, но теперь я вижу, что ты не полагаешься на случайности, а действуешь с определенными намерениями.

— С дурными намерениями, ты ведь это хочешь сказать?

— Не знаю, с дурными или нет, но всегда с определенными. Ты точно знаешь, чего хочешь, и в соответствии с этим поступаешь. Поэтому не может быть, чтобы ты перепутала Габриэля и Фернандо.

— Я тебе уже сказала, я ничего не перепутала! Это ты перепутала, по крайней мере сначала. По сути, ты ведь самая обыкновенная, darling, а путаница — вещь очень приятная и очень распространенная. Она притупляет острые углы и затуманивает истину. Трусы вечно все путают. Знаешь, я иногда думаю, может, ты трусиха? До сегодняшнего дня я была в этом почти уверена. Я поставила опыт и увидела, что ты ничего не желаешь понимать. Недаром говорят, что глупость — это благо…

— Спасибо за комплимент, тетя Лусия, огромное спасибо.

— Продолжаешь притворяться? Зачем? Не нужно. Ты напоминаешь мне бедняжку Нинес. Глупышки всегда больше притворяются, изображая вселенскую скорбь.

— Ты сама сейчас притворяешься, хотя тебе-то это совсем ни к чему. Если уж ты наговорила мне столько приятных вещей, то скажи и последнюю: что ты тогда имела в виду?

— Я имела в виду, что твой отец не Фернандо, а Габриэль. Ты дочка Габриэля, зануда. Твоя мать согласилась выйти замуж за Фернандо при условии, что он даст тебе свою фамилию, поэтому по закону ты, конечно, его дочь.

— Я тебе не верю!

— Естественно, веришь, причем настолько, что тебе даже не нужно спрашивать маму. Но ты все-таки спроси.