Кристиан Барнард - Нежелательные элементы

Он наложил малый венозный зажим Кули на полую вену и скальпелем с обоюдоострым лезвием сделал аккуратный разрез длиной в четверть дюйма на изолированном участке вены.

— Шелк. Пять-ноль.

Он начал сшивать отсеченный конец легочной артерии с разрезом в вене.

— Следуйте за мной, Питер.

Он с удовольствием постороннего наблюдателя заметил, что работает хорошо. Руки обрели твердость, и каждый стежок накладывался с абсолютной точностью.

На мгновение он испугался этой отстраненности. Разве можно не быть сопричастным, не разделять страдания я боль, не истекать кровью, когда истекает твой ближний, не плакать, когда плачет он?

Ему вспомнились слова, которые произнес накануне утром Филипп у статуи Родса.

«Нельзя повернуться спиной».

Они говорили о планах Филиппа, о том, что он собирается отвечать комиссии по расследованию.

«Я просто подам заявление об уходе. Этого будет достаточно».

«А потом? — спросил Деон. — Вернешься в Канаду?»

Филипп ответил не сразу.

«Не уверен. Собственно говоря, я подумываю, не вернуться ли в Бофорт-Уэст».

Деон с недоумением уставился на него.

«Ты шутишь! Зачем?»

«Работать врачом».

«Общепрактикующим?»

«Да».

«Ты с ума сошел!»

«Все зависит от точки зрения».

«Но черт побери, Филипп! Ты не можешь этого сделать. Бросить все и заняться практикой в пыльном городишке… — Деон засмеялся и покачал головой. — Извини, Филипп. Это было бы просто глупо».

«Все зависит от точки зрения, как я уже говорил».

Деон попробовал возразить, что это было бы неразумно.

«Но ведь там ты не найдешь применения своим силам. Ведь, прямо скажем, ты один из самых знающих генетиков в мире. И ты говоришь, что намерен уехать в карру, чтобы лечить насморки и прострелы? Этому невозможно поверить!»

«Почему? Я получил диплом врача. Вспомни, Мендель сделал свое открытие в монастырском огороде на грядках с горохом. Может быть, и мне удастся создать лучшую мою работу в тени терновника».

«Я не верю, что ты говоришь серьезно».

Филипп сунул руки в карманы брюк и повел плечами, разминая мышцы. Деон узнал одно из собственных привычных движений и на мгновение растерялся.

«Абсолютно серьезно, — сказал Филипп. — Это не минутный каприз. Я все обдумал. Время от времени следует производить переоценку ценностей, не так ли? А что важнее, лечить истощенного младенца в карру или предупредить рождение еще одного ребенка с синдромом Дауна?»

«Но ты же генетик!»

«Правильно. Но я и врач. И считаю, что теперь мне следует сделать что-то и для этого малыша в карру».

«Тебе разрешат лечить только цветных, ты понимаешь? Даже в больнице».

«Да. Ну и что?»

«Тебе не позволят лечить белых».

Филипп некоторое время смотрел на него молча. Наконец сказал со вздохом:

«Я знаю. Иногда я думаю об этом с горечью. Но иногда спрашиваю себя, такая ли уж большая разница, как и кому служить? Ведь самый факт служения людям от этого не меняется. — Он отвел глаза и добавил застенчиво, словно признаваясь в самом заветном: — Нельзя же просто сидеть сложа руки и кричать о несправедливости. Со стороны ничем не поможешь, Деон. Чтобы внести свой вклад, нужно самому быть участником. Нельзя повернуться спиной».

Оба зажима были сняты, и вся кровь из верхней полой вены теперь поступала прямо в правое легкое.

Деон поглядел через стерильный барьер между ним и анестезиологом.

— Венозное давление?

— Двадцать два. Но оно падает.

— Черт! Надо, чтобы оно опустилось много ниже.

— Оно опускается, Деон. Уже двадцать. — Анестезиолог медленно называл цифры: — Девятнадцать… восемнадцать… шестнадцать… четырнадцать… — Он замолчал. — По-видимому, остановилось на четырнадцати.

Деон взглянул на часы. Операция идет два часа. Позади половина. Как он и предполагал, пока обошлось без обходного шунтирования, но теперь начиналась самая трудная часть, теперь он вступал на территорию, никем до него не разведанную, и никто не мог предсказать, какие ловушки ждут впереди. Он посмотрел на техников, стоящих в ожидании у аппарата «сердце-легкие».

— Хорошо. Вы готовы для обхода?

Они оба встрепенулись, точно внезапно осознав, что их тоже сейчас затянет этот водоворот, этот смерч, центром которого был ребенок на столе, своего рода ось вращения зыбких сил, совсем не казавшихся грозными, пока жертва не оказывалась в их власти, и тогда они неумолимо ее затягивали, и всякие попытки сопротивления оставались тщетными.