Кара МакКенна - Трудное время

— Давай не будем говорить обо всем этом, — сказал он, смягчив тон. — Давай говорить о блинчиках и прочей ерунде.

Я кивнула. Эти переживания не должны обязательно появиться на нашем пути. И мы не должны быть обязательно вместе. То, что он сейчас обнимал меня, что наша невероятная афера каким-то образом выбралась их тех десятифунтовых стен и стала этим — нашими двумя теплыми телами и сплетенными в моей постели — этого я никак не могла предугадать.

А я не хотела растрачивать это чудесное настоящее, беспокоясь о будущем, которое, возможно, никогда и не настанет.

Я развернулась и закрылась в сильных руках и мужском тепле. Укуталась в теле, которое предлагало мне все, что мог предложить мужчина, будь-то удовольствие или страсть, или самые темные глубины верности и чести. Укуталась неопределенностью и неизбежностью. Укуталась во все хорошее и плохое, прекрасное и отвратительное, черное и белое, и серое. И зеленое.

Все, что делает мужчину достойным любви.

Все, что заставляет женщину бежать. В его объятия или подальше от него.

Глава 12

— Эй.

Мир под моими веками был темно-розовым, и я заглянула за эти занавески, чтобы увидеть мужчину из моих фантазий, сидящим возле меня на кровати. Он скрестил ноги, простыни и одеяла обвивались вокруг его талии. И боже, он выглядел замечательно.

— Доброе утро, — пробормотала я, стараясь не дышать несвежим дыханием на своего любовника.

— И тебе доброе утро. Я собирался в душ, если только тебе не нужно туда первой.

— О, дай я почищу зубы. Две минуты. — Отбросив простыни, я чувствовала странную смесь самоуверенности и обольстительности, пока голая обходила кровать. Занавески были закрыты, но свет все же пробирался сквозь щели и из коридора. Я стрельнула взглядом в Эрика через плечо, предостерегая его взгляд.

— Не торопись, — сказал он с самодовольной полуулыбкой на губах.

Он по-прежнему сидел в кровати, когда я вернулась из ванной, и наблюдал за тем, как я надевала трусики, бюстгальтер, штаны для йоги и топ. Я уставилась прямо на него, когда натянула кардиган и выправила волосы из-под воротника. Я поставила руки на бедра.

— В эту извращенную игру можно играть вдвоем, — сказала я, ожидая свое бесплатное шоу.

Он улыбнулся на этом и отодвинул простынь в сторону. Все озорство покинуло меня только при виде этого прекрасного голого мужчины в моей комнате. Высокий и сильный, и красивый.

Когда он прошел мимо меня, то коснулся моей руки, поймав ее, и осторожно прокрутил меня, направляясь к двери, наши пальцы, наконец, высвободились. Мое внимание привлекла его спина, черные чернила.

— Подожди, вернись.

Я усадила его на край кровати и подошла к занавескам, отодвинув шторы, тюль под ними впускал свет, но скрывал нашу уединенность.

Я встала и склонилась на матрасе позади него.

— Мне стало интересно, что у тебя за татуировки… — Одна между его лопатками размером с две моих ладони, пара пернатых крыльев, раздувались, позади какого-то герба, по которому переплеталась лента с надписью. Это было больше просвещение, чем байкерские символы, и я провела по древневидным буквам. — Гуще воды . Весьма уместно для тебя.

Символ дернулся, когда он пожал плечами.

— Ты сделал ее в тюрьме или до тюрьмы?

— До.

— А что на другой? — Я пошатнулась на коленях и развернула его плечи к себе. Пошаговая груда слов, текущая река надписей. « Жизнь за жизнь, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, ожог за ожог, рана за рану, удар за удар».

Кровные узы и возмездие. Конечно.

— Они очень… похожи на тебя, признаю. И я эгоистично рада, что ни на одной из них нет женского имени.

Он улыбнулся мне через плечо.

— Ревнуешь?

— Возможно, немного. — Я повела по нарисованной ленте вдоль его спины еще один раз.

— Они красивые. Ты выбрал хорошего мастера.

— Я бы избавился от них, если бы мог.

Моя рука опустилась.

— Правда? С чего вдруг?

— Я сделал их, когда мне было двадцать или двадцать один.

Я подумала, что, возможно, с его заключением эти слова утратили свою силу, что если, возможно, кровь не была столь густой в его семье, недостаточно густой, чтобы поддерживать человека, приговоренного к пяти годам…

— Они все равно прекрасны, — сказала я ему.

— Рад, что ты так думаешь… Просто, кажется, что они принадлежать парню, которого уже не существует. Какому-то глупому сосунку, который понятия не имеет, что значат эти вещи.