Александр Проханов - Скорость тьмы

Хирург тампоном ваты, пропитанной йодом, рисовал на обнаженном теле овалы и линии, эллипсы и круги, словно наносил татуировку, и девушка, разрисованная золотом, лежала под люстрой, как сказочная спящая царевна.

Хирурги обступили стол, держа наготове инструменты, назначение которых было неизвестно Мальтусу. Главный хирург поднял высоко блестящий скальпель, словно мысленно искал на теле ось симметрии. Опустил и провел длинную линию, от горла до паха. Вслед за сверкающей сталью, под перчаткой хирурга стала взбухать красная борозда. Мальтус отпрянул от цвета живой яркой крови, слыша, как похрустывает рассекаемая лезвием кожа. Ассистенты касались алой борозды трескучими иглами, от которых взвивались серые дымки. В воздухе запахло жареным мясом.

Ему на секунду стало дурно. Он порывался уйти, но пересилил подступившую обморочность, заставляя себя остаться. Операция была зрелищем, которое он не мог пропустить. Его увлекала эстетика страдания, возбуждала сцена насилия над беззащитной плотью. В его воспаленном сознании складывалась волнующая метафора, — девушка олицетворяла огромную беспомощную страну, обреченную всем ходом истории на расчленение. «Мисс Россия», — повторял он, глядя, как дымится от прикосновений инструментов алая линия, поведенная между девичьих грудей до золотистой кудели лобка.

Ассистенты обрабатывали надрез. Клювики инструментов касались раны, с легким хлюпаньем выпивая кровь. Мальтус вдруг испытал чувство, похожее на торжество. Воодушевление, от которого стало горячо щекам. Это было странное наслаждение, не похожее на садизм. Мучительная радость, связанная с долгожданной победой. Он видел, как сталь полосует женское тело, которое было больше, чем человеческая плоть. Олицетворяло огромную загадочную страну, где ему было суждено родиться, и где он претерпел столько унизительных мук и незаслуженных обид. В школе, где он слыл изгоем, подвергаясь унижениям и насмешкам. В университете, где его дружбу отвергали сверстники, а девушки ускользали от его ухаживаний. На киностудии, куда он приносил сценарии, каждый раз получая отказы. В ресторане, куда он устроился в годы перестройки, и прислуживал чванливым посетителям, кидавшим ему смятые бумажки. Теперь он брал реванш. Страна, столько раз обижавшая его, столь часто доставлявшая ему невыносимые унижения, была повержена. Была в его власти. И он мстил ей, проведя от Владивостока до Смоленска красную рану.

Хирург провел по женской груди маленькой электрической пилой, которая просверкала в алом разрезе, как крохотное драгоценное солнце. Раздавался тихий хруст, жужжанье моторчика. Из распила брызгала кровь, вылетал дымок. Ассистенты ввели в распил блестящие хромированные детали, стали поворачивать винты, расширяя рану. С каждым оборотом винта грудь растворялась, открывая темно-алую, трепещущую глубину. Слышался треск, словно раскрывали створки огромной раковины, в которой трепетал и бился моллюск. Мальтус ощутил парной запах мяса. Чудилось, что из груди излетает влажный розовый пар, туманя люстру.

Ему казалось, что вместе с хирургами он пробирается в запечатанную глубину, где пряталась «загадочная русская душа». Где хранилась великая тайна, приводившая в смущенье мир, не умевший понять, в чем неистощимая мощь России, ее упрямое стремление в иную историю, в иное мироздание. Какая запредельная цель видна этой «русской душе», которая пренебрегает опытом других процветающих стран, причиняет себе самой и миру столько страданий. Много раз, своим оскорбленным рассудком, он пробовал отгадать эту тайну. Учил наизусть, через силу, стихи Пушкина, Тютчева, Блока. Штудировал, одолевая тоску, славянофилов. Разглядывал в художественных галереях картины Репина, Нестерова, Петрова- Водкина. Слушал музыку Глинки и Рахманинова. Не испытывал ничего, кроме недоумения, разочарования и тоски. Был чужд этим звукам, краскам и мыслям. Находил эту культуру плоской и бедной. Она не шла в сравнение с великой библейской истиной, громадным вероучением, которое дышало в его душе, обитающей среди чужеродных стихий. Теперь он взламывал хранилище, в котором обитала «русская тайна». Подбирался к русскому сердцу, — вместилищу недоступных ему откровений.

В лежащем теле открылась черно-алая, парная глубина, в которую светила люстра. В белых лучах виднелся влажный, с липкими отблесками, бутон. Сжимался и расширялся, словно пугался слепящих лучей, был беззащитен перед острым металлическим блеском, прикосновением пальцев. Девушка лежала недвижно, ее мягкие груди с пунцовыми сосками чуть разошлись, между ними зияла огромная рана. Хирурги поддевали сердце ладонями, извлекая его из груди. Оно пружинило, не хотело покидать свое темное ложе, окруженное красно-синими сосудами, разноцветными пленками, сочными стеблями артерий. В эти стебли вонзали отточенную сталь. Начинал работать аппарат искусственного кровообращения, в хрустальном кубе бурлила малиновая плазма, словно там кипело варенье.