Аллен Курцвейл - Шкатулка воспоминаний

– Да, похоже на то. – Клоду стало противно. В душе у него росло раздражение.

– Я надеялся, – продолжил аббат, – что вы познакомитесь. Когда ты вернешься, мы обсудим поподробнее, как исправить сию обидную неточность.

Клод пытался понять, в чем причина такого бессердечия Оже. События прошлой ночи утомили их обоих. Вскоре разговор зашел в тупик. Клод знал, что стоит ему только выйти из лаборатории, и та связь, что возникла между ним и аббатом, связь, которая раньше была крепче, чем все клеи Анри, порвется, и ее нельзя будет восстановить. Отношения, основанные на свободном труде, узы уважения и доверия рухнули от единственного удара молотка из слоновой кости.

Некоторые молодые люди ищут в своих учителях родителей, а некоторые – богов. В обоих случаях учитель является хозяином. Но аббат был другим. Он отказался от тех прав, которые ему полагались, а вместо этого решил, что станет развивать независимость Клода. Он научил его всегда стремиться к совершенству. Это качество присуще гениям. Когда Клоду что-либо удавалось, а аббат своими похвалами (остальные подарки были не столь важны) подкреплял его дух, мальчик буквально порхал вместе с жаворонками, что летали за окном. В моменты разочарования и отчаяния Клод неделями ходил голодный и холодный, пытаясь найти ошибку в подсчетах, приводившую к тому, что овальное колесико неправильно отмеряло время. Он многому научился у аббата, и вот теперь ученичеству пришел конец.

Клод побрел на кухню, где Мария-Луиза с половником в руке аккуратно разливала суп по тарелкам. Он поел, потому что ему нужно было «поесть, а перед тем как выйти из-за стола, взял два свертка с беконом. Теперь Клод Думал, что лучше бы он не входил в последнюю камеру воображаемого наутилуса, а в одиночку следовал своей метафоре.

Час спустя, под бой любимых настенных часов, Клод прошел через спиралевидные ворота поместья, поклявшись Господу (а он всегда исполнял подобные обещания), что больше никогда не вернется к аббату.

Клод Пейдж устало брел через густой туман влажного весеннего утра. Цвета вокруг поблекли, и только ярко-зеленые деревья то и дело возникали из-под туманного покрова. Постепенно приближался полдень, солнце вступало в свои права и пронзало лучами мягкие грозовые облака. Царила жуткая атмосфера, нагнетаемая скорбными криками ворон и блеянием заблудившегося барашка. Клод просто шел и шел, погруженный в свои темные, беспокойные мысли, не замечая ни проблесков солнца, ни плача животных. Иногда он напевал про себя мелодию – часть турецкого рондо.

В литературе того времени многие герои уходили странствовать, завязав все пожитки в узел на конце толстой палки, но у Клода не было такого орудия. Он предпочитал использовать силу рычага только в работе. Все, что он унес с собой, лежало в мешке из коровьей кожи.

Клод заметно повзрослел с той ночи перед отбытием в Женеву и теперь осознавал, что бежит от страха в обитель ужаса, от гнева – в царство ярости, от уединения – в юдоль одиночества. Перемены коснулись и его взгляда, и походки – они стали если не мужественными, то по крайней мере более решительными, чем во время пребывания в графском поместье. Мальчишеская мягкость лица также пропала.

Мысли Клода блуждали вокруг сцены в часовне. Головка молотка из слоновой кости в его голове опускалась и поднималась в такт шагам. Содержимое сумки звякало и кололось. Клод шел быстро и ровно и к полудню достиг Женевы. Правда, стоило ему войти в восточные ворота города, как он сразу почувствовал себя незваным гостем. Крепостные стены, казалось, были больше, чем сам город. Все в этом месте говорило приезжему, что его здесь никто не ждет. Мужчины в черных сюртуках уставились на Клода, их строгое одеяние разбудило в нем забытую боль. Старший подошел к Клоду с бумагой, кодексом города, определявшим, что, когда и кому разрешается носить. Кодекс запрещал горожанам носить платья из дамаста (двадцать флоринов), ремни (семь флоринов) и парики определенного размера. Парик Клода, отметил старший из сюртуков, не соответствует нормам. Он сделал замечание и по поводу всего внешнего вида путешественника, прежде чем тот успел скрыться.

Клод обнаружил, что контора счетовода закрыта, поэтому он отправился посмотреть на здания и банки вдоль Роны. Юноша пытался развлечь себя составлением истории с названиями переулков: Дикарь, Дофин, Голубь, Обезьяна. Но не смог. Клод был слишком расстроен событиями прошедшего дня. Он повернул на знаменитую спиральную дорогу, ведущую к республиканскому городскому залу, однако и это вызвало лишь плохие воспоминания. Он вернулся к конторе, хотя, по всей видимости, ее в этот день открывать не собирались. Скоро закрывались ворота города, поэтому Клод решил покинуть Республику, забрав с собой дорогие часы, которые ему было поручено доставить.