Хорхе Семпрун - Нечаев вернулся

Слова Беатрис вели неторопливый подкоп, проникая в его сознание все глубже и глубже.

Он так долго молчал, что она испугалась, не обидела ли она его.

— Я огорчила тебя? — спросила она с тревогой.

Он покачал головой, улыбнулся ей.

Она растаяла в лучах этой улыбки, как всегда. Как всегда, когда отец так ей улыбался. Она млела от этой улыбки-солнца, которая отогревала ей сердце. Кошачьим движением она передвинулась по дивану и прижалась к нему. В его объятиях она чувствовала себя под защитой, в покое, в тепле: какой кайф, подумала она.

— Как же тебя называть, если тебе не нравится «Беа»?

— Да зови «Беа», если тебе так хочется, — воскликнула она. — Я рассердилась вовсе не из-за этого дурацкого имени.

— А из-за чего же?

— Из-за того, что ты сказал, будто я не знаю, что говорю… Я как раз выбрала слово «трахать» из чувства такта, чтобы это звучало поприличнее!

Он изо всех сил старался не показать, до какой степени она его забавляет.

— Интересно, какие же слова ты могла бы употребить вместо этого?

Она отодвинулась и посмотрела на отца.

— Я могла бы сказать…

Она подняла руку и начала загибать пальцы:

— Натягивать, дрючить, вдувать, парить, вставлять, факать…

— Как-как? — переспросил он. — Последнее слово…

— Это англицизм, — серьезно объяснила Беатрис. — От to fuck… Есть еще, например, слово «пидарасить», но оно относится только к голубым и означает трахать в задницу…

Она увидела возмущенное лицо отца и быстро сменила тему.

— Мы, вообще-то, не любим англицизмы и подбираем для них французские слова… Мы — это наша компания из Генриха IV.

Он прижал ее к себе, хрупкую юную богиню, обещание будущего, где каждый миг ее жизни оттеснял его к туманному небытию смерти.

— Ну например? — спросил он.

Она была счастлива, что ему интересно.

— Например, «фаст-фуд». Мы это называем «скороедка», но вообще есть масса вариантов. «Биг-мак» мы называем большой макакой. А если они гадостные, то большой какой.

Он смеялся от души.

— Но «большую макаку» не я придумала, — призналась она, не желая присваивать чужие лавры. — Это Матьё из параллельного класса, вот кто действительно гений.

— Иначе говоря, крутой мэн, — вставил Марк.

Беатрис была в восторге.

Маленький двухмоторный самолет уже начал снижаться над Бостоном.

Марк посмотрел на часы. У него остается время позвонить Беатрис из аэропорта. Рейс 527 «Пан-Америкен» на Нью-Йорк — где он должен будет пересесть на «Конкорд» — только в 9.30. Багаж ему регистрировать не надо. У него с собой одна дорожная сумка, в ней лежит несколько рубашек, плеер, кассеты с классической музыкой и старыми блюзами. И две книги: «Меньше единицы», сборник эссе Иосифа Бродского, и «Райский сад», второй посмертно изданный роман Хемингуэя. Фабьена читала его, когда летела к нему на уик-энд на Олений остров, несколько дней назад. Они долго говорили об этой книге. Начать теперь ее перечитывать — значит, в каком-то смысле, проникнуть в память Фабьены, подсмотреть ее мысли.

Самолет, вздрогнув, коснулся посадочной полосы.

Фотографии, черно-белые и цветные, были разложены на низком столике. Фабьена рассматривала их уже в третий раз, одну за другой.

За это время Пьер Кенуа успел рассказать ей историю «Пролетарского авангарда». В общих чертах, только самую суть. Оказалось, что рассказывает он прекрасно, Фабьена даже изумилась. У него было чувство слога, перспективы, выигрышной детали.

В общем, Фабьена была поражена.

Теперь она понимала, почему Марк так занервничал, когда она спросила его неделю назад о Даниеле Лорансоне.

В тот день после долгих блужданий по Парижу он привел ее к себе.

Конечно, он не упустил фирменный трюк с пассажами. Когда мужчины образованны и у них есть время — во всяком случае, им не жаль вкладывать его в эротическое предприятие, которое не обязательно окажется рентабельным, — они показывают парижские пассажи, думала Фабьена. Чередуя их с уютными барами в дорогих отелях, где роскошь не бросается в глаза. Такие еще остались: бар «Мёрис», например. Но пассажи все равно хороши, а некоторые до сих пор фантастически красивы. А потом, господи, там же такой простор для изысканных литературных ассоциаций! Полный спектр — от Арагона до Хулио Кортасара, не обходя вниманием и Вальтера Беньямина [22] Вальтер Беньямин (1892–1940) — немецкий писатель и философ. , — вот уж где наши интеллектуалы могут перед дамой распустить хвост!