Анатолий Томилин: Гаррис, который вернулся...

«Это были дни великого торжества . Корабль Первой звездной, стартовавший несколько лет тому назад, вернулся на Землю…»

Так писали историки. Так это событие сохранилось для потомков.

Работы по подготовке экспедиции начались давно. Еще в ту пору, когда космические летательные аппараты определяли военный потенциал страны и ее место в международном списке. Сначала все казалось просто и подготовка шла в тайне, параллельно во многих местах планеты. Потом пришли трудности. Трудности росли. Потихоньку, потом все быстрее и наконец понеслись лавиной, сокрушая на своем пути большинство из первоначальных предположений. Проблема перестала быть секретом. И хотя люди по-прежнему были далеки от того, чтобы навести порядок в собственном доме — на Земле, наука человечества созрела для полета к звездам. Проблему нельзя было просто так снять с повестки дня, это понимали даже члены правительств и конгрессмены. Но, с другой стороны, все ясно видели и то, что ни одна страна, ни одна группа государств, выступающая под названием «Лагерь-А» или «Лагерь-В», не в состоянии справиться с поставленной задачей в одиночку. Нужны были усилия всего человечества.

Наступило время международных объединений. Техническая проблема перерастала в политическую. Потому что ничто так не сплачивает простых людей, не открывает им глаза, как совместная работа. Трещали платформы различных партий. Профессиональные политические деятели стали видеть будущее в черном цвете. В гонке авторитетов на призовые места один за другим выходили ученые и инженеры, люди конкретных знаний. Им верили…

На Земле — миллиарды жителей, разделенных условными черточками на карте. Эти черточки — государственные границы. И каждое государство мечтало отправить своего посланца. Но ученых беспокоило другое. Не было у инженеров стопроцентной уверенности в технике. Не могли похвастаться теоретики абсолютной убежденностью в знаниях. Слишком многие парадоксы висели, поддерживаемые эфемерными подпорками гипотез. Эту неуверенность должны были компенсировать люди — экипаж. Корабль Первой звездной мог нести только двух человек. И утверждение экипажа тянулось едва ли не столько же времени, сколько проектирование корабля.

И все-таки они стартовали.

Восемнадцать часов вся планета провожала их песнями. Потом дежурство по сопровождению принял Контрольный пост.

Известие о том, что через сутки связь с кораблем внезапно прервалась, было воспринято всеми как величайшее несчастье. Люди горевали, жалея себя, жалея неудавшуюся мечту, и требовали ответа у тех, кому верили. Эксперты темнили, высказывали туманные предположения, советуя перейти на поиск радарами дальнего обнаружения. Но экраны даже самых чувствительных приборов оставались пустыми. Корабль точно растворился в космической пустыне. Слабая надежда на то, что астронавтам пришлось включить мезонную защиту, поглощавшую радиоволны, исчезла, когда прошли сроки контрольных сеансов связи.

И тогда потребовалось забыть о неудаче. Газеты выбивались из сил, изобретая сенсации дня. Слово «космос» было исключено даже из репертуаров эстрады и варьете. Земля вернулась к очередным делам.

К концу года пропавший корабль вычеркнули из космического реестра. А в течение второго забыли… Почти все… Шло время, оно требовало ежедневно новых усилий. Прогресс ждать не мог…

И вдруг, когда, кажется, уже никто не ждал, с контрольной орбиты открытым текстом пришла телеграмма. Возвращающийся звездолет просил разрешения на посадку. Вот когда вслед за растерянностью пришло ликование. Никто даже не обратил внимания на то, что сообщение с борта было подписано только одним именем. Сам факт возвращения был победой.

Сорок восемь карантинных часов превратились в единый праздник. Разобщенные народы почувствовали себя землянами — членами одной семьи, слившейся в круговороте счастья… Через двое суток, в шестнадцать по Гринвичу, корабль приземлился на Аризонском космодроме. Радио и телевидение, кинохроника и митинги разнесли имя героя, его образ по всей планете.

Не было человека, который не радовался бы его возвращению.

Впрочем…

Третьи сутки в лаборатории исследовательского центра горит свет. Третьи сутки ровно гудят трансформаторы, работая на холостом ходу. Щелкают реле, отключая перегревающиеся приборы. Стрелки их долго вздрагивают, словно недоумевают, почему медлит человек. Почему откладывает очередной эксперимент, когда все готово?