Джон Ирвинг - Последняя ночь на Извилистой реке

У него никогда не набиралась большая группа студентов, интересующихся литературным творчеством. Несколько человек, которым, по мнению Дэнни, не хватало либо таланта, либо усердия. Хорошо, если половина присутствующих в аудитории вообще интересовалась чтением. Но молодой романист, спасенный от Вьетнамской войны, был терпелив и снисходителен к своим студентам. Дэнни хотелось, чтобы никто из них (особенно парни) не бросил колледж.

Если бы какой-нибудь циник назвал единственной причиной, оправдывающей существование Уиндема, легальную «отмазку» от войны, Дэнни Эйнджел не стал бы спорить. Политически он достаточно вырос, чтобы ненавидеть войну, и, потом, он прежде всего был писателем, а не преподавателем. Его не волновал академический уровень Уиндемского колледжа и уровень образования. Преподавание было для него не слишком обременительной работой, оставлявшей достаточно времени для писательского творчества и воспитания сына.

Дэнни написал Кетчуму сразу же, как только они с Джо вселились в старый фермерский дом на Гикори-Ридж-роуд. Ему было все равно, кто прочтет сплавщику это письмо. Скорее всего, библиотекарша, бывшая учительница, стоически обучавшая Кетчума читать.

«Места для отца здесь более чем достаточно», — сообщал молодой писатель. Он добавил свой новый телефонный номер и подробно написал, как сюда добраться из округа Коос и из Бостона. (Это был конец июня 1967 года.) «Здорово, если бы ты появился к Четвертому июля, — продолжал Дэнни свое письмо к Кетчуму. — Если сумеешь, уверен, что ты привезешь и фейерверки».

Кетчум был сам не свой до фейерверков. Причем не только до тех, что взлетали в небо, но и «водных». Сплавщик не утруждал себя ловлей рыбы. Он просто глушил ее динамитом.

— Клянусь, это был самый крупный угорь в Филипс-Брук, — как-то хвастался он после очередной «рыбалки».

Вспомнив об этом, Дэнни написал в постскриптуме: «Только не привози динамит. Достаточно одних фейерверков».

Кетчум начал свое путешествие с Бостона, куда он явился не только с «фейерверками». Северный вокзал находился в районе Вест-Энда, граничившего с Норт-Эндом. Когда Кетчум сошел с поезда, на правом плече у него висел дробовик, а в левой руке он нес парусиновый мешок. Мешок на вид казался тяжелым, однако Кетчум держал его так, словно это бумажный пакет. Ружье было в кожаном чехле, однако каждый, кому сплавщик попадался на глаза, понимал, какое это оружие. Одно из двух: либо винтовка, либо дробовик. Дуло зачехленного дробовика слегка выступало над плечом необычного путешественника.

Совпадение или нет, но в это время на вокзале оказался парнишка, работавший уборщиком столов в «Vicino di Napoli». Он провожал свою бабушку. Увидев Кетчума, он стремглав бросился в ресторан и опередил гостя. По словам парня, Кетчум двинулся «длинным путем». Стало быть, сплавщик посмотрел план города и выбрал, в общем-то, правильный, но не самый короткий маршрут. Скорее всего, Кетчум пойдет по Коузвей-стрит до Принс-стрит и там свернет на Ганновер-стрит. Естественно, он сделает изрядный крюк. До Норт-сквер, где находился ресторан, можно было дойти короче и быстрее. Уборщик столов переполошил весь персонал, сообщив, что сюда идет большой человек с ружьем.

— Какой большой человек? Как он выглядит? — сразу же спросил Доминик.

— Я не запомнил. Я только видел, что у него на плече висит ружье, — ответил запыхавшийся парень.

Все, кто работал в «Vicino di Napoli», были заранее предупреждены о возможном появлении Ковбоя.

— А ты ничего не перепутал? Может, он и не сюда шел, — сказал парню кто-то из взрослых.

— Сюда. И он точно с севера приехал. Страшный такой.

Доминик знал: Карл не стал бы выставлять свой кольт напоказ. Револьвер сорок пятого калибра маленьким не назовешь, однако никто не носил такое оружие через плечо.

— Судя по твоим словам, у этого человека либо винтовка, либо дробовик, — сказал парнишке Доминик.

— Иисус милосердный! Мария Пречистая! — воскликнул Тони Молинари.

Напрасно парнишка-уборщик жаловался на память. Одну впечатляющую подробность он запомнил.

— Да, вот еще. У него на лбу шрам, как будто ему кто-то секачом въехал.

— Так это мистер Кетчум? — спросила повара Кармелла.

— Должно быть, он. Во всяком случае, не Ковбой. Карл рослый и толстый, но не сказал бы, что он страшного вида. И ничего «северного» в нем нет. Что в форме, что без — он похож на копа.

А уборщик выдавал все новые детали облика человека с дробовиком.