Михаил Барщевский - В перерывах суеты

Через три месяца Петр Грачев стал майором. Нет, не должность майорскую занял, что еще можно было как-то объяснить, а получил майорские погоны! Пирушки уже не было. Здороваться с Петькой, конечно, продолжали, но так, что лучше бы и не здоровались вовсе. Полковник вызвал его и решил поговорить о жизни. Поговорили и разошлись неудовлетворенные. Петька — потому что не понял, зачем вызывали. Полковник — потому что ни хрена так и не понял. Кто двигает этого деревенского парня, осталось совершенно неясным.

Петька ходил мрачнее тучи, чем еще в большей степени вызывал подозрения коллег. Уже несколько раз он в одиночку надирался до свинского состояния, что злило его еще больше. Особая глупость ситуации заключалась в том, что он, майор, оставался на «старлеевской» должности. Это было совсем не характерно ни для их дивизии, ни для армейских порядков в целом. В его-то возрасте!

Через неделю Петька получил письмо без подписи:

Уважаемый товарищ офицер!

Я очень признателен Вам за тот человеческий поступок, который Вы совершили летом. Может быть, Вы еще меня помните — я тот солдат, которого Вы спасли от патруля.

Я не знал, как мне Вас отблагодарить. Поскольку я служу писарем в штабе, то решил сделать то, что в моих силах. К сожалению, большего сделать не смогу, так как документы на подполковника и выше готовят в соседней комнате. Пишу «к сожалению», потому что считаю, что командирами в армии должны быть такие люди, как Вы.

Я скоро демобилизуюсь. Хочу верить, что в Вашей будущей армейской карьере, которой, возможно, я в меру сил поспособствовал, Вы останетесь таким же человечным и добрым.

Еще раз большое спасибо.

Пес давно жил на этой свалке. И до того, как ее перестроили, и после. Однажды он перебежал было на цивилизованную помойку около элитного кооперативного дома, но ему там не понравилось. Чисто, конечно, было очень, не пахло, битых стекол на земле у баков не валялось. А это так хорошо. Больно очень лапы резать и ходить потом больно. И люди вроде добрые там жили. Камнями в Пса не кидали. Даже специально подкармливали иногда. Но тянуло его на родную свалку. Там друзья, там запахи все родные, там он дома был.

Когда свалку перестроили, жить на ней полегче стало. Главное, конечно, что колючую проволоку, которой свалка была вся обнесена, сорвали и вывезли куда-то. Теперь можно было пойти погулять, легко назад вернуться, не оставляя клочьев шерсти на проржавевших шипах. Да и люди в округе, наверное, получше жить стали. Иногда с мусором такую вкуснятину выбрасывали, что прямо не только морду свою, а все четыре лапы облизать хотелось. Беда только, часто все в целлофановых пакетах выкидывать стали. Замучаешься их зубами рвать! То ли дело в былые времена, все в ведро, а из ведра — к ним, на свалку! Идешь себе по горам мусора, выбираешь, чем полакомиться...

А еще плохо стало, что бомжи появились. Раньше-то на их собачью территорию и добычу никто не покушался, а теперь эти полулюди, вонючие такие, что нюх испортить из-за них можно было, лезли и лезли, копались и копались. Конечно, им труднее, чем нам, собакам, у них только две лапы, они столько, сколько мы, пробежать не могут, но зато у них руки есть. Они ж не только на свалке еду добыть могут. Если бы кто из нас таким ленивым был, ну точно бы с голоду давно сдох.

Ни к одной стае Пес никогда не прибивался. На свалке всегда хозяйничал кто-то. До перестройки, это одна стая была, всех в страхе держала. Лучшее — себе, остальные, как хотите. Пес ту стаю не любил, но как-то уживался. Он был черной масти, для них, чепрачных, инородец. Многие, такие же, как он, ну не той масти, со свалки убежали. А он остался. Он здесь вырос, он здесь все знал, каждый угол, каждый контейнер, каждый ящик. А когда проволоку колючую сняли, то полный беспредел начался. И пришлые собаки, и свои, все перемешались, перегрызлись. Пес драться не любил, но и ему пару раз пришлось показать, что зубы на месте. Ну а потом все как-то устаканилось, две стаи поделили территорию и жили более или менее мирно, только периодически облаивая друг друга, да иногда и загрызая того, кто тявкал слишком громко или, совсем обнаглев, слишком много чужой еды воровал. А Пес между ними устроился. И к этим не примкнул, и с теми не объединился. Потому на него никто и не нападал, но, правда, никто и защищать бы не стал.

По большому счету, Пес жизнью своей был доволен. В здоровенном крепком ящике оборудовал себе лежанку, стащив старое одеяло. Теплое, мягкое. Оно ни экскрементами, ни больницей не пахло, как большинство одеял, а, наоборот, источало приятный запах женских духов. Видать, хозяйка его, когда укрывалась, не только о сне думала, готовилась. А вот мужские запахи от одеяла были разные, перемешанные.