Уильям Теккерей: Базар житейской суеты. Часть 2

Повѣсть наша завязла на нѣсколько мгновеній между великими событіями и лицами, и зацѣпилась, въ нѣкоторомъ родѣ, за полу всеобщей исторіи Европы. Орлы Наполеона Бонапарте вылетѣли изъ Прованса, гдѣ они усѣлись послѣ кратковременнаго пребыванія на Эльбѣ, и затѣмъ, перелетая съ кровли на кровлю, достигли наконецъ до высочайшихъ башень парижскаго собора Notre Dame; но кто бы могъ подумать, что эти благороднѣйшія птицы великихъ людей могутъ какъ-нибудь ненарокомъ заглянуть, съ позволенія сказать, на Россель-Скверъ, гдѣ человѣчество прозябаетъ спокойно, въ согласіи и мирѣ, не думая и не замѣчая, зачѣмъ, куда и для чего летятъ быстрокрылые орлы?

— Наполеонъ высадился при Каннахъ.

Ничего нѣтъ удивительнаго, что Вѣна засуетилась въ паническомъ страхѣ, Пруссія насторожила уши, Талейранъ и Меттернихъ глубокомысленно закивали головами, между тѣмъ какъ принцъ Герденбергъ и маркизъ Лондондерри совсѣмъ сбились съ толку; но какимъ образомъ, скажите на милость, извѣстіе въ этомъ родѣ могло разстроить спокойствіе молодой дѣвицы на Россель-Скверѣ?

И жила миссъ Амелія безмятежно въ своей уютной комнаткѣ верхняго этажа, и ночной сторожъ весело распѣвалъ передъ ея окномъ свою дикую пѣсню, возвѣщая россель-скверскому міру, что вотъ, дескать, пора ложиться спать, потому-что пробилъ такой-то часъ. На улицѣ молодую дѣвицу охраняли желѣзныя перила, и если случалось ей идти за ленточкой на Соутамптонскій-рынокъ, чорный слуга, вооруженный огромной палкой, неминуемо слѣдовалъ по пятамъ своей барышни, изъявляя отчаянную готовность защитить ее отъ всякой напасти. Родители берегли ее какъ зѣницу ока, лелѣяли, ласкали, и когда барышня уходила въ спальню, ангелы-хранители бодрствовали еженощно надъ ея изголовьемъ. Что жь? неужели европейская борьба не пощадитъ этой бѣдной, скромной, беззащитной дѣвушки, которая такъ мило воркуетъ надъ своими голубиными мечтами, или вышиваетъ муслиновые воротнички на Россель-Скверѣ? Неужели громы военной бури разразятся и надъ тобой, прелестный, скромный, оранжерейный цвѣточекъ, взлелѣянный подъ родительскою кровлей?

Да, наполеоновы орлы задѣли своими крыльями бѣдную миссъ Эмми Седли. Исторія ея сердца тѣсно соединена съ политической исторіей Европы.

Во первыхъ; роковая вѣсть о Наполеонѣ проглотила богатство ея отца. Всѣ его спекуляціи и коммерческія соображенія перевернулись вверхъ дномъ, и ни одно предпріятіе не удалось. Товарищи по торговлѣ обанкротились, и биржевые фонды повысились именно тогда, когда, по его разсчетамъ, выходило; что они непремѣнно упадутъ. Впрочемъ, къ чему тутъ пускаться въ дальнѣйшія подробности? Если коммерческій успѣхъ сопровождается движеніемъ медленнымъ и нерѣшительнымъ, за то всякому извѣстно; какъ быстро и легко можетъ разориться богатѣйшій негоціантъ.

Старикъ Седли хранилъ зловѣщую тайну въ глубинѣ своего собственнаго духа. Все; повидимому, шло своимъ обыкновеннымъ чередомъ въ его спокойномъ и богатомъ домѣ: добрая мистриссъ Седли не подозрѣвала ничего, и хлопотливо вела свои дѣлишки, занимаясь хозяйствомъ и дѣлая визиты магазинамъ въ утренніе часы; прелестная дочка постоянно погружена была въ одну и ту же нѣжную мысль, и рѣшительно не заботилась о томъ, что совершается на европейской почвѣ въ политическомъ и коммерческомъ мірѣ.

Однажды вечеромъ, мистриссъ Седли писала пригласительные билетики, которые надлежало отправить къ ея будущимъ гостямъ; Осборны недавно давали балъ и, разумѣется; ей не отставать же отъ другихъ. Джонъ Седли воротился домой очень поздно, и сидѣлъ теперь молча и задумавшись у камина, между тѣмъ какъ его супруга лепетала разный вздоръ. Эмми ушла въ свою комнату съ больною головой и стѣсненнымъ сердцемъ.

— Бѣдняжка! она совсѣмъ истосковалась, проговорила мать: Джорджъ Осборнъ вовсе не думаетъ о невѣстѣ. Эти гордецы ужь, право, начинаютъ меня выводить изъ терпѣнія. Чопорныя дѣвчонки не были у насъ около трехъ недѣль; Джорджъ два раза былъ въ городѣ и не думалъ завернуть къ намъ. Эдуардъ Дель видѣлъ его въ оперѣ. Эдуардъ, я знаю, съ радостью готовъ на ней жениться, да и кептенъ Доббинъ, если не ошибаюсь… только у меня душа не лежитъ къ этому человѣку. Какимъ, подумаешь, денди сталъ выглядывать этотъ Джорджъ Осборнъ! И приступа нѣтъ. Да вѣдь этакъ, пожалуй, будетъ и на нашей улицѣ праздникъ, коль на то пошло. Два, три ласковыхъ словечка Эдуарду Делю, и вотъ мы увидимъ, что изъ этого выйдетъ. Надобно дать балъ, мистеръ Седли. Что жь ты ничего не промолвишь, Джонъ? Во вторникъ, что ли, черезъ двѣ недѣли — а? Что ты ничего не отвѣчаешь? Ахъ, Боже мой, не случилось ли чего-нибудь?