Михаил Барщевский - В перерывах суеты

В операционной уже второй час шла операция. Два хирурга, привычно работая руками, существовавшими как бы отдельно от их сознания, вели неспешный разговор, периодически прерываемый резкими командами операционной сестре: зажим, тампон, отсос...

— Смотри, как она, житуха, устроена. Помнишь того мужика, ну телезвезду эту. Вот прульщик. И карьеру сделал, и бабок море, и жена молоденькая. Ну все хорошо.

— Ладно, а ты помнишь, как мы на операцию шли? Сомнений не было, что канцер, а вскрыли...

— Нет, ну это бывает, канцер от фиброзного полипоза только на столе...

— Согласен. А этого парня жалко. Проращение в крестец.

— Нет, ну почему так некоторым везет?!

— В чем же везет? Его такие боли ждут...

— Да я не про него, я про этого — телевизионщика. Слушай, а как ты думаешь, сколько ему за передачу платят?

— Не знаю. А дочка у него аппетитная. Я, кстати, ее тоже как-то по телевизору видел.

— Да, слушай, мне говорили, что она лабораторию заставила повторную гистологию сделать.

— Да ты что? И они ее не послали?

— Такую пошлешь!..

На сцене стоит большой ящик красного цвета. Надпись: «Администрация Президента Российской Федерации. Для писем».

Из-за кулисы выходит женщина лет сорока, обычная русская крестьянка, современная — одета во все турецкое, на голове — яркий платок, повязанный назад.

Многоуважаемый гражданин Президент!

Простите, бога ради, что тревожу Вас своим письмом. Но у меня это последняя надежда. Я писала губернатору. Он даже не ответил. Писала Главному прокурору, а мне в ответ — пустую бумажку, мол, все правильно. Писала Министру по пенсиям, опять бумажка — все правильно. А как же правильно, когда, коли б не грех великий, так давно утопилась бы. Если и вы не поможете, то черт с ним, с Богом, точно себя порешу.

Я — простая русская женщина. Родилась и всю жизнь лямку тяну в деревне Слободка Саратовской области. В школу ходила, когда время было. Родители, как власть разрешила, трех коров держали. Отец — тракторист. Мать — старшая доярка, бригадир. Восемь классов я закончила в Слободке, а до десятого доучивалась уже в Красноволжске. Это в пяти километрах от нас, большой поселок.

Потом там же, в Красноволжске, и ПТУ закончила. Зоотехником стала. Все хорошо поначалу было. Мне место в колхозе держали, пока училась. В девках не засиделась — замуж вышла еще девятнадцати не сравнялось. Мужик достался крепкий, смышленый. Не пил. Его отец к себе в бригаду взял. Петька мой аккурат из армии вернулся, в машинах разбирался.

Познакомились на автовокзале в Саратове. Я автобуса до Слободки ждала, а он до дома к себе ехал, в Березники. Это на другом конце нашей области. А вот случилось, что поехал меня до Слободки проводить. Через два дня, к воскресенью, сам опять приехал. Пошли в Красноволжск в кино и на танцы. Наши парни на обратном пути решили его уму-разуму научить, чтобы не вязался к чужим девкам. Я в крик! А он, оказывается, боксом занимался. Ну отделал наших олухов по первое число. Тут я и решила, что такой и по жизни надегой станет. Короче, через месяц свадьбу сыграли.

Поставили дом. Колхоз помог, отец с мамкой помогли. Да и наши деревенские парни, кто еще не спился, Петьку уважали, так что тоже пару недель топорами помахали. Председатель наш мужик был дельный — решил, вот пусть образец будет, как молодежь на селе обустраивается. Даже из обкома партии, когда кто приезжал, водил к нам на дом, показывал. Мол, все деревней строили, колхоз технику дал, лесом помог. Даже в газете про нас прописали.

В восемьдесят втором родила я двойню. Мальчишек. Но в родильном доме одного стафилококком каким-то заразили, и он через две недели помер. А второго, Васеньку, выходили. У него тоже этот стафилококк был. Но слабже.

Вы уж простите, что я так подробно. Просто душа изболелась. Ведь счастливые были. Пусть и не как городские, но каждому-то — свое счастье. А потом Перестройку придумали. Вроде как все красиво говорили — земельные наделы нам выдали. То есть не наделы сами, а бумагу, что нам три гектара земли полагается. Мы к председателю колхоза — давай, покажи, Степаныч, где земля наша? А он дураками ругаться стал. Говорит, вас в семнадцатом один раз надули (он, конечно, другое слово сказал), а вы опять верите. Мы говорим — вот же бумага! А он — вот и подотритесь ею. Петька домой вернулся и напился. Хуже того, в запой ушел. Первый раз. Он ведь такие планы себе разрисовал!

Потом как-то попривыкли. По телевизору сказали, что колхозы переделают в артели, а тогда и землю поделят. Стали ждать. Видать, не только мы ждать стали. Все чего-то ждали. Молодежь вся в город потянулась. Кто в кооператив какой, кто на базар одеждой торговать. Мужики запили по-черному. Денег-то в колхозе не платят! А цены в сельпо, если что и завезут, такие, будто мы городские зарплаты получаем.