Михаил Барщевский - В перерывах суеты

Через месяц, не поднимая глаз на истца, Нина Николаевна огласила решение, ушла к себе в совещательную и проревела до конца дня. Ничего не понимавшая секретарша объявляла сторонам, пришедшим по другим делам, что судья готовится к докладу в обкоме и слушания данного дня откладываются.

А сегодня она лишится внука. Ни с Машкой, ни тем более с зятем они эту тему не обсуждали. Но с мужем часто, может быть, чересчур часто, мечтали о мальчике. Муж, узнав результаты УЗИ, буквально возликовал. Оказывается, он всю жизнь хотел именно сына, но боялся перечить Нине даже в мечтаниях о будущем ребенке, не желая спорить с беременной женой. И никогда, ни разу, пока врачи не сказали, что у них будет внук, не говорил, что тогда ждал сына. Ему, видите ли, хотелось пускать с ним паровозики, учить стрелять из рогатки, гонять шайбу. Не наигрался, понимаешь ли! А, собственно, чем она лучше? Сама через пару дней после того, как ей позвонил завоблздравом и заверил, что ошибки нет, вызвала архитектора и прораба, завершавших строительство их загородного дома, и велела изменить планировку крыши сарая. Она подумала, что скат крыши надо сделать так, чтобы зимой снег сползал в одну сторону, назад, и тогда там образуется большой сугроб, и пацан сможет прыгать в него с крыши. Он ведь все равно будет откуда-нибудь куда-нибудь прыгать. А так это будет и безопасно, и внутри участка, а не где-то на улице, — там обязательно попадет под машину.

Опять — машина! Они просто преследуют ее! Хотя теперь это уже не имело значения. Ее внук не попадет под машину, потому что у нее не будет внука.

Нина Николаевна почувствовала какую-то дрожащую слабость. Сколько раз она видела чужие обмороки у себя в судебном зале. Никогда не понимала, как это люди настолько не умеют владеть собой. А сейчас сама была на грани потери сознания.

Ну почему она тогда не оставила машину этому придурку-врачу?! Нет, по закону она поступила верно. Она не виновата, не она законы принимает.

Господи, что же там происходит с ее мальчиком?!

— Мамаша! — Мамаша!!

Нина Николаевна не сразу поняла, что это обращаются к ней. Никто ее так не называл. Никогда. Даже когда она рожала Машку, в роддоме, зная, кто она, звали ее только по имени-отчеству. Еще бы, она за год до того разводила с мужем главного врача роддома. Перед ней плясали все так, что даже было противно.

— Мамаша! Вы меня слышите?

— Да, ну как? Родила?

— Да вы не волнуйтесь, все относительно нормально.

— Что значит относительно? Вы один принимали роды?

— Нет, не один, а какое это имеет значение?

— Имеет. Я сказала — имеет. С кем вы принимали роды?

— С дежурной сестрой.

— А других врачей не было? Только не врите!

— Да что мне врать! Я же сказал — с дежурной сестрой. Голубевой Катей.

— А что значит «относительно нормально»? Пожалуйста, говорите же!

— Мамочка немного порвалась, но с ней все будет хорошо.

— А что с мальчиком? — вдруг совсем тихим голосом спросила судья. И в этот момент она поняла, что испытывали сотни людей, глядя на нее, ожидая ее — Нины Николаевны — приговора. А сейчас она так же, именно тем же ищущим и просящим взглядом смотрела на этого молодого врача. Она пыталась по лицу понять, что ее ждет. Они, наверное, тоже. Хотя она уже и так знала — беда пришла. Чудес не бывает. Не бывает. И так ей слишком долго везло...

— Не с мальчиком, а с девочкой! С ней все нормально.

— Что?! С какой девочкой? Что вы сказали?!

— С девочкой, с девочкой. Ваша дочь тоже не поверила. Пришлось показать. Хотя мы и так всегда это делаем. А вам придется потерпеть. Дней пять. Но если главврач разрешит, то может быть...

Нина Николаевна его больше не слышала. Она плакала. Впервые за двадцать лет...

...Был бы жив сосед, что справа,

Он бы правду мне сказал...

В. Высоцкий.

Очень обидно лежать и умирать. Он уже ничего не мог сделать. Никто не мог. Все его родственники умерли от рака. Хотя нет, бабушка — от инфаркта. И сверстники умирали от рака. Кроме тех, кто погиб в автокатастрофах. Так там все хоть быстро и, наверное, без боли. А ему было больно. Порой очень больно. Нестерпимо больно. Но самое страшное — другое. Он все понимал. И все кругом понимали. Они, общаясь с ним, делали вид, что все в порядке, что он еще поправится. А он, жалея их, им подыгрывал. И делал вид, что верит. Но он все понимал. Ему так хотелось, чтобы его пожалели. Но они делали вид. Врачи делали вид. А он им подыгрывал. Почему он должен жалеть их, остающихся жить, а не они его, уходящего? Уходящего неизвестно куда.