Юдит Герман - Летний домик, позже

Услышав сильные, неровные удары своего сердца, я подумал: не эти ли сбои в ритме и есть те самые «перемены», по которым я тосковал? Я стоял, переводя взгляд с Сони на Верену, Соня подняла глаза от книги, которую читала, и увидела меня, потом увидела Верену.

Я сказал: «Верена. Я не хочу здесь сидеть» — и посмотрел на ошеломленное лицо Сони. У нее теперь были длинные волосы, она загорела, похудела, на ней был синий купальник. Голос Верены доносился как будто издалека: «Это — лучшее место во всем бассейне». Казалось, она ничего не замечает, а я чувствовал, что начинаю дрожать. Соня медленно поднялась, надела красное платье и пошла. Верена что-то говорила, но я ее больше не понимал. Я только слышал, что в ее голосе нет никакого недоверия, и, уронив сумку на подстилку, я пошел за Соней. Я догнал ее на выходе из бассейна. Она шла быстро, со спины она выглядела как прямая красная палка. Я почти бежал и, догнав ее наконец, схватил за руку. Ее кожа была горячей от солнца, она повернула ко мне свое безумно серьезное лицо и сказала: «Хотим мы друг друга видеть или нет».

Она сказала это тем же голосом, что тогда на вокзале «Я должна тебя подождать», я чувствовал себя как идиот, я был в растерянности, я сказал: «Да», а она сказала: «Ну так вот», освободилась от моей руки и выбежала за ворота бассейна на улицу. Я смотрел ей вслед, пока она не исчезла из виду, а потом вернулся к Верене, которая загорала на спине и так ничего и не поняла. Трава на том месте, где сидела Соня, выглядела смятой, я смотрел на два-три окурка, которые после нее остались, и пытался не потерять контроль окончательно.

Мне не надо было просить Верену уехать — я бы это и не стал делать, я бы увиделся с Соней тайком, — Верена сама уехала. Она заявила, что не хочет беспокоить меня во время моей «рабочей фазы» — хотел бы я знать, что это такое; она упаковала свои вещи, уволилась из бара и поехала назад в Гамбург. Я думаю, она и в самом деле надоела мне на какое-то время. Она хотела убедиться, что я ее люблю. Убедившись, она уехала. Провожая ее на вокзале, я был расстроен и слишком сентиментален, я сказал: «Верена, когда-нибудь», и она засмеялась и сказала: «Да».

Это было Сонино лето. Мы ездили на озера, брали лодку, я греб, и мы плыли по гладкой, как зеркало, зеленой воде, пока у меня не начинали болеть руки. По вечерам мы ужинали в сельских трактирах — пиво с ветчиной, — у Сони были красные щеки и выгоревшие на солнце светлые волосы. Мы ехали домой на поезде с букетами полевых цветов, которые она собирала. Я почти не рисовал, я изучал карты окрестностей и хотел поплавать во всех озерах, какие только есть. Соня всегда тащила с собой полный рюкзак книг, что-то читала мне вслух, читала стихи наизусть. Вечера были теплые, мы считали комариные укусы, Соня дула на травинку. Лето было цепью светлых, голубых дней, я нырял в них и ничему не удивлялся. Мы проводили ночи в Сониной квартире, сквозь большие, высокие окна которой видна была Шпрее, мы не спали друг с другом, не целовались, почти не касались друг друга, да нет, вообще не касались. Я говорил: «Твоя кровать — корабль», Соня ничего не отвечала, но все лето она выглядела маленькой победительницей.

В конце июля, когда мы сидели на пустынном вокзале в Реббеке и ждали электричку, Соня вдруг отверзла уста и сказала: «Когда-нибудь ты на мне женишься».

Я посмотрел на нее, убил комара у себя на запястье, небо было красноватым, над лесом стелилась голубая дымка, я сказал: «Что-что?», и Соня сказала: «Да. Женишься. У нас родятся дети, и все будет хорошо».

Я подумал: ну и дура. Ничего не могло показаться мне более абсурдным, чем возможность жениться на Соне и завести с ней детей, я сказал: «Соня, но это же смешно. Именно ты должна это понимать — какие могут быть дети, если мы даже ни разу с тобой не спали?»

Соня встала, зажгла сигарету, ударила ногой маленький камешек, скрестила руки на груди: «Ну, с этой целью мы это сделаем. Все получится, я знаю».

Я тоже встал, у меня было чувство, как будто я уговаривал капризного ребенка: «Соня, ты рехнулась. Что это за глупые слова „все будет хорошо“? Что это значит? Все и так хорошо, так что жениться мы не будем».

Рельсы начали вибрировать, послышался высокий звук, вдалеке показался поезд. Соня выбросила сигарету и зашагала к рельсам. Она спрыгнула с платформы на щебень и, расставив ноги, ждала, пока поезд подъедет ближе. Я сел на скамейку. Поезд подъехал и остановился. Соня разгневанно крикнула: «Женишься ты на мне или нет?» Я засмеялся и крикнул в ответ: «Дорогая Соня! Да! Я женюсь на тебе, как только ты скажешь!» Соня тоже засмеялась, поезд тронулся, в воздухе был запах металла. Я произнес ее имя, тихо, испуганно, и тогда она запрыгнула с рельс на платформу, поезд прогромыхал мимо, она сказала: «Не сейчас. Я еще не хочу, но позже — позже я хочу».